– Приготовьтесь, что через две недели состоится одна очень интересная выставка, и я хочу, чтобы вы были там со мной.
– Зачем?
– Там будет одна очень известная и талантливая художница, и я думаю, что она поможет вам разобраться с вашим желанием стать творцом искусства.
– Зачем мне помогать с этим? Я итак знаю, что хочу. Разве нет, ректор? – чувствую себя ребенком из-за бесконечного протока вопросов, которые так и норовят из меня выпасть.
– Сколько картин вы отдали на благотворительную выставку?
– Три.
– Если вас попросят написать к определённому сроку большее количество, к примеру, раз в шесть, сможете ли вы?
Если в моей жизни будет происходить что-то яркое, запоминающееся, доводящее меня до эмоционального пика, то – да. В любом другом случае мой талант канет на дно.
– Вот именно, – он прочитал всё на моем лице, сделав правильный вывод, – Грейс, тебе только на руку общение с.. ней.
– Кто она? – сдалась я. Если так нужно, то пускай будет. Думаю, общение с какой-то известной художницей не помешает мне, тем более я никогда не общалась тет-а-тет с такими же, как я.
Харрис улыбнулся одним уголком губ.
– Моя жена. Идите, мисс Мелтон. На сегодня все.
Дверь захлопнулась перед моим носом, оставляя меня в коридоре смотреть на деревянную преграду между мной и странным, сегодня ещё более странным чем обычно, ректором.
Дойдя до библиотеки, я быстро прошагала к своему излюбленному месту, где никто не видит меня и не может помешать заниматься своими делами. В голове была большая куча дерьма, связанного с Диего, а единственное, что помогает мне разобраться в себе – это рисование. Достав блокнот и карандаш, я воткнула наушники в уши, в которых заиграла The Lumineers – Sleep On The Floor, и начала творить. Первые линии я рисовала без раздумья, ориентируясь лишь на своих чувствах и ощущениях. Следующие линии я рисовала с чётким пониманием того, кого я собираюсь изобразить. Диего. Сильная челюсть, острые скулы, прямой аристократический нос, наглый взгляд, кажущийся холоднее, чем зимы Аляски, короткие волосы и едва заметная родинка над губой. Кто бы мог подумать, что я чертовски круто рисую портреты?
Никто не говорит, что ты нарисовала бы шедевр, если бы перед тобой был, к примеру, Алан, – посмеивалось второе «я».
По крайней мере сейчас я чуть больше, чем вчера вечером, настроена на то, чтобы открыть окно в голове, позволяя ветру выставить образ Диего из моей головы. Я не могу так часто о нем думать. Это – ненормально, неправильно, дерьмово, паршиво, полный пиздец.
Я не должна позволять с собой так обращаться. Никто и никогда не смеет ставить меня в одну линию с дерьмом, заслуживающим унижений. Родители достаточное количество раз видели во мне лишь посмешище, и они последние, кто позволили себе это. Я сильнее всех этих подонков, сильнее Полли, сильнее Фуэнтеса.
Всех к чёрту!
С уверенным настроем я пошла на улицу, где на лужайке расположились ребята: Оливер жевал сэндвич, слушая Саманту, которая что-то активно ему рассказала; Алан расположился рядом, держа в руках наушники и плеер, смотря на Марию, чьи пальчики быстро набирали сообщения на телефоне.
– Привет, – улыбнулся мне Алан, как только я дошла до их компании. Сев рядом с ним, я попросила у него наушник и легла головой на его ноги, слушая Haux – Homegrown. Алан заправил мне пряди волос за уши, нагнулся и чмокнул в лоб, – как самочувствие?
– Что с моей принцессой? – заверещал Оливер, оттолкнул Сам и подполз ко мне, – вы же не оставите своего верного слугу, готового всегда прийти на помощь, принцесса?
– Боже, Оли, ты меня совсем не слушаешь, зато, как только стоит появится твоим игрушкам, то ты сразу хороший слушатель, друг и слуга, – заворчала Саманта, отряхивая платье и подвигаясь ближе к нам, – прости, Грейс.
– За что?
– Я назвала тебя игрушкой Оливера. Это самое обидное прозвище, дорогая, – пожала плечами Сам.
Пока Алан и Мария смеялись, Оли успел сотню раз ткнуть пальцем Саманту, передразнивая её слова.
– Это самое обидно прозвище, бла-бла-бла. Друзья, должен объявить победителя конкурса «Главная миссис Беннетт года». Сварливая, тупая и…
Он не успел договорить, как Саманта врезала ему сумкой по лицу.
– Было больно. Если ты повредила моё личико, то миллиарды моих поклонниц будут поджидать тебя за углом кампуса.
– Ты страдаешь шизофренией, придурок. Нет у тебя никаких фанаток.
– Значит будут, – Оливер сморщил носик, поправляя свою гриву.
– Ты видел себя в зеркале?
– Конечно, каждый день вижу того красавчика, который машет мне рукой. А, стоп, это же я и есть тот красавчик.
– Заткнись, пока я не вывернул содержание своего желудка на тебя, – застонал Алан, выводя узоры у меня на щеке.
Оливер ничуть не обиделся. Нахально улыбнувшись Алану, он пропел:
– Я конечно тот ещё Бог, но дары, в виде содержимого твоего желудка, я принимать не стану. Буду благородным Богом, а не только красивым, и позволю тебе оставить всё при себе.
Оставляя эту парочку кидать друг другу комментарии, я вспомнила про Алана.
– Чувствую себя вяленым помидором.
– Ты не любишь помидоры, – чуть улыбнулся Алан.
– Не люблю, – согласно кивнула, – но чувствую себя именно так.
– Хорошо ли то, что ты представляешь себя овощем?
– Определённо нет.
– Почему тогда ты сидишь здесь, а не лежишь в постели и лечишься? – строго спросил он, забирая наушник и выключая музыку, – пошли.
– Куда? – простонала я, когда мою зону комфорта вывели из строя, подняв меня на ноги.
– В комнату. Я сделаю тебе чай, закутаю в одеяло и буду сидеть с тобой, пока мы не можем твою температуру.
– У меня нет чая.
– Значит едем покупать чай, – Алан взял меня за руку, махнул друзьям и пошел в сторону парковки.
– У тебя же нет машины.
– Не было, но теперь есть.
Алан завернул на парковку, сплёл наши пальцы и пошел в неизвестном мне направлении, оглядываясь по сторонам в поиске нужной машины. С минуту мы бродили по огромной, заполненной до краёв, парковке, пока Алан не воскликнул:
– Вот она – моя ласточка, – махнув в сторону оранжевой Audi Q8, он отпустил мою руку и начал рыться в кармане штанов в поиске ключей.
– И как давно она твоя ласточка? – со сжатыми губами спросила я его, осматривая машину недовольным взглядом. Кажется, я начинаю ревновать Алана к какой-то машине, что очень странно. Забавно, но теперь мне хочется быть единственной дамой в его сердце.
Он улыбнулся, заметив недовольство в моём голосе:
