Стул рядом издал пронзительный писк, а довольное выражение лица Оливера могло выжечь всю аудиторию, настолько ослепительна была его улыбка.
– Я это сделал.
– Что? – выгнула я бровь, подставив кулачок под подбородок и повернув к нему лицо.
– Оприходовал ту блондинку в амфитеатре.
– Фу, – поморщилась я, – сейчас только девять утра.
– И что? – откинулся на спинку кресла Оли и скрестил руки за головой, раскинув локти в разные стороны, – мы случайно встретились у входа.
– Случайно, – закатила я глаза.
– И куда ты делась?
– Я тут.
– Ты понимаешь, о чём я говорю, Грейс. Я видел, как из дома вышел Фуэнтес, и тебя не было. Ты была на улице с ним, потому что ползла по стене к двери, будто ты хренов человек-паук.
– Ваш тренер может за раз выкурить пачку сигарет, откуда мне знать, где его носило, я просто сделала ноги.
– Ладно, пусть будет по-твоему.
– Чёрт возьми, – процедила я довольно громко, – почему как только меня и Фуэнтеса видят в одном помещении или мы оба отсутствуем, то обязательно находимся где-то вдвоём!?
– Прости, – через полминуты выдохнул Оливер, смотря на меня с сожалением, – грёбаный язык Полли.
– Я могу сказать, что трахаюсь с ректором, ты тоже в это поверишь? – сверлила я дыру в друге.
– Нет, – отрицательно покрутил головой Оливер.
– Тогда в чём, вашу мать, проблема!? – завопила я, – мне уже осточертели эти абсолютно беспочвенные подозрения. Когда вы поймаете меня за руку, то и окунайте носом в дерьмо, но сейчас просто заткнитесь и больше никогда не вставляйте меня и Фуэнтеса в одно проклятое предложение.
– Хорошо, успокойся уже.
Фыркнув, я с грохотом откинула на стол ручку и мысленно выбила в стене чёрную дыру собственными кулаками и взглядом. Проклятое хорошее настроение моментально испарилось, а гнев и раздражение сковали тело.
– Грейс, – тихо позвал меня Оливер, положив ладонь на плечо, – я не хотел, прости.
Сверкнув в него взглядом, я уставилась в стол.
– Серьёзно, я не думал, что ты отреагируешь на это дерьмо. Не обращай внимания на Полли. Я больше не заикнусь. Клянусь, Грейс, – поглаживал моё плечо большой палец, – и ты так сексуально и надменно на меня посмотрела, что я снова готов, даже могу побыть твоим рабом, моя госпожа.
Фыркнув, я насупилась и посмотрела на друга, улыбка которого вновь стала пошлой.
– Прекрати думать только о сексе.
– Не могу, когда ты сидишь напротив и так тяжело дышишь, я представляю совсем другое, – продолжал Оли, и моя ярость на него начала сходить на нет. И как у него это получается?
– Мы никогда не займёмся сексом, Оли.
– С чего бы это? – усмехнулся он, вновь расслабившись на стуле, смотря на меня с широкой улыбкой на губах.
– Потому что это испортит нашу дружбу, а я хочу с тобой дружить.
– Значит, ты считаешь меня другом? – пошевелил он бровями, и моя злость окончательно прошла.
– Да, но если ты не перестанешь постоянно говорить о сексе, то станешь бывшим другом, – закатила я глаза.
– Если я не лучший, то можешь считать меня бывшим.
– Ладно.
– Что значит ладно?
– Ты полу-лучший, – ответила я, когда уголки губ дрогнули в улыбке.
– Да ты, нахрен, шутишь!? Я – лучший. Это же я, – фыркнул Оли, махнув рукой.
– Моим лучшим другом всегда будет Алан.
– Человек, который готов откинуться из-за любви от одного твоего присутствия – не может быть тебе другом. Не бывает дружбы между людьми, один из которых любит, а второй дружит, Грейс. Это игра в одни ворота.
Только что вновь поднятое настроение Оливером, провалилось в канаву с дерьмом.
Мой лучший друг меня любит. Не бывает такой дружбы. Это игра в одни ворота.
Слова Оливера эхом звенели в ушах.
– Эй, – нежно стукнул меня кулаком в плечо Оли, – хватит думать об этом дерьме. Ты вообще хоть раз представляла меня возле гробницы Фараона?
– Безусловно, – поморщилась я, – но в той ситуации, где ты танцуешь на его саркофаге или мастабе.
– Ты только представь, если бы таким был я? – заулыбался Оливер.
– И что?
– Вам бы пришлось помереть в моём склепе вместе с животными.
– Не пришлось бы.
– Вы – мои подданные и приближённые.
– Ты тронулся умом, Блайт. Такая традиция имела место быть, но она слишком скоро прекратилась. Людей не хоронили заживо. Им придумали замену в виде деревянных кукол, чтобы ты знал. С тобой бы померли брёвна.
– Вот же дерьмо, – усмехнулся друг, – что за придурок передумал так делать?
– Гуманный придурок.
Оливер закатил глаза и скорчил смешную рожицу, из-за чего я просто не смогла ни хихикнуть. Как бы там ни было, ему снова удалось поднять моё настроение такими глупыми разговорами. Я напоминаю волну, которая то вниз, то вверх.
– Как ты вообще собираешься махать кисточкой над косточкой в пару дюймов?
– Ты о чём?
– Как ты сможешь усидеть на одном месте такое количество времени? У тебя же торпеда в заднице.
– Я люблю познавать что-то новенькое, – пошевелил он бровями, дав недвусмысленный намёк.
– Камасутру уже открыли, Оли, второй такой не существует.
– Кто знает, может она покоится в каком-нибудь из склепов, куда я буду пробираться в очередной командировке.
– Тогда тебе придётся зависать над одним предложением по месяцу, чтобы сделать перевод.
– Похрен, если я познаю это первым.
– Чокнутый, – закатила я глаза с улыбкой на губах, когда Оливер подмигнул мне, – твой дружок перестанет работать, когда ты сделаешь полный перевод.
– Он и в гробу будет работать.
Хохотнув, я покачала головой. Но возможно Оли прав. Тестостерона в этом парне больше, чем мозгов.
За своими разговорами, мы пропустили начало лекции, где велись бурные споры между студентами и профессором. Прислушавшись, я поняла, что тема сегодняшних споров – любовь.
Как иронично и символично, судьба.
Некоторые из студентов с пеной у рта доказывали, что любовь – это химия, реакция которая не может длиться вечно, рано или поздно она прекращается, а вечный двигатель ещё не был изобретён; другие же утверждали, что те, кто так говорит, просто напросто никогда не испытывали этого окрыляющего чувства.
Чушь.
Это чувство окрыляет, но окрыляет только изначально, дальше всё становится не таким уж красочным. Вы приедаетесь, друг к другу, как утверждал Диего. И сейчас я с ним согласна. Конфетно-букетный период проходит, сменяясь на бытовуху. Мои отношения с Арчером начались внезапной вспышкой, ею же завершились. И виной тому, что они прекратились, косвенно стали родители. Именно им принадлежит взгляд на меня, как на собачье дерьмо рядом с Арчером, будто я его недостойна. На данной почве началась моя ревность, потому что люди, которых я должна называть папа и мама, на моих глазах знакомили моего парня с их знакомыми принцессами, будто подыскивали новую партию получше.
