— Даже не думай смеяться, иначе я тебе двину… в темноте.
— Я не смеюсь.
— Я слышу улыбку в твоём голосе, ты не обманешь меня.
— Хорошо, — соглашается Том, предварительно издав смешок, на что я морщусь, но он этого наверняка не видит.
Через секунду, его рука находит меня и цепляет за локоть, после чего он проводит ей дальше и находит мою ладонь, сжимая её в своей. Я чувствую его поддержку и заряжаюсь уверенностью, но холодок продолжает бегать по спине. И причина одна: я боюсь темноты. Не той, где что-то видно, а той, где становится дурно, ведь перед тобой нет ничего — чернота и пустота. Тьма. В голову, словно по стартовому сигналу, внедряются все страхи, начиная с простых, завершая не реальным. Ты словно погружаешься в котёл с неизвестностью. Закрой глаза и открой, и перед тобой возникнет какой-нибудь мертвец из фильмов ужасов типо астрала; за плечо дёрнет существо; на голову свалится люстра, и сам граф Дракула снизойдёт на твою шею, и ещё тысячи историй в моей голове. В основном, все мои страхи связанны с потусторонним миром. Дайте возможность, и я раскручу целый сюжет для будущего фильма ужасов.
— Как Вы тут ориентируйтесь? — спрашиваю я.
— У меня плохое зрение, но тут я знаю всё наизусть.
— Извиняюсь… но Вам не страшно?
— К этому привыкаешь. Плюс, мне достаточно света снаружи, чтобы не ощущать его внутри.
— Мне бы Ваш энтузиазм, — выдыхаю я, — я боюсь темноты.
— Вы даже не представляете, сколько человек в мире страдает никтофобией. Она занимает второе место в мире по фобиям.
— А первое?
— Арахнофобия.
— Фу, ненавижу пауков.
Девушка смеётся, а я сжимаю ладонь Тома крепче, ища в нём поддержку. Он сразу отвечает взаимностью, но я знаю, что это не из-за страха, Том не боится темноты, а для того, чтобы дать понять — он рядом. Именно это мне нужно, особенно сейчас.
— Сделайте три шага вперёд и поднимите руки, — с улыбкой в голосе, говорит девушка.
Послушно выполняю её просьбу и поднимаю одну руку. Поверхность кажется гладкой, словно её выточил скульптор. Это явно неживой предмет.
— Что чувствуете? — продолжает она.
— Камень, он гладкий, но на нём есть неровные поверхности, — сообщаю я, проведя ладонью дальше, — похоже на пальцы человека, как будто это чья-то скульптура. У него мышцы, это точно мужчина.
— Она права. Это статуя мужчины, у него борода длинная, — добавляет Том, вероятно, пользуясь второй рукой для осязания, как и я, ведь мы так и не разъединили наш замок из собственных пальцев и ладоней. Думаю, моя и вовсе вросла в его на период всей экскурсии или до тех пор, пока мы находимся в темноте.
— Так и есть. Это статуя Моисея. Видите, это не так страшно. Идём дальше?
Киваю, но после понимаю, что мой жест видел разве только Эреб или женщина-кошка.
— Обходите с левой стороны, после чего пять шагов вперёд.
Снова делаем так, как было указано и останавливаемся.
— Прошу рассказать, что чувствуете сейчас. На этот раз понадобится обоняние, можете немного нагнуться, чтобы ощущать лучше.
Убираю волосы за уши и сгибаюсь над темной бездной, втянув ароматы. Пахнет пряностями, различными специями только что сошедшими с витрин индийской лавки.
— Специи, — отвечаю я, — много разных специй. Можно мне взять пакетик или вы скажете, где покупали?
— Конечно, — смеётся девушка.
— Спасибо, — улыбаюсь я, ведь пахнут они изумительно. Чувствую, как рука Тома содрогается, он наверняка пытается подавить смех, из-за чего я дёргаю его. — Прекрати смеяться, тебе должно быть страшно выходить на свет. Как называется эта фобия?
— Смотря, что Вы имеете в виду, у неё несколько подразделений, поэтому разные названия. Фотофобия, если обобщать.
— Ты чувствуешь, Том? — сдерживаю хихиканье и удерживаю суровый тон.
— Что именно? — веселится он.
— Как у тебя появляется новая фобия.
— Ты хотела сказать единственная фобия?
— Не геройствуй, начинай бояться и ощущать весь мой гнев. Ненавижу понедельник.
Тут он не сдерживается и начинает открыто смеяться. Сейчас я не могу видеть его лицо, на котором моё любимое выражение — улыбка, но я чувствую. Его голос, когда он смеётся, приобретает сексуальную хрипоту, помогающую узлам завязываться внизу живота, а теплоту распространяться по всему телу. Я могу слушать эти звуки вечно, если он позволит, но смех Тома сходит на нет.
— Ты не меняешься, — говорит он, сжав мою ладонь.
— Да, помни это, когда откроется дверь, и я увижу белый свет.
Том снова начинает хохотать, и по спине пробегает новая волна мурашек.
Мы вновь следуем совету девушки, делая шаги по залу. Мои руки исследуют различные предметы: уличный указатель, вазу, кастрюлю, получается даже водить пальцем по картине, чтобы понять то, что на ней написано. Но когда в руки вручают стакан, я не совсем понимаю, что делать.
— Попробуйте и скажите, что это, — помогает экскурсовод.
Подношу стакан ко рту и делаю маленький глоток. Тягучая жидкость появляется на языке. Кажется, что я только что попробовала какой-то фреш.
— Сможете описать начинку?
— Там точно есть алое, — говорит Том.
— Согласна, ещё есть киви или огурец, — добавляю я.
— Огурец, — улыбчиво отзывается девушка, — что ещё?
Делаю новый глоток, но больше не могу понять начинку. Кажется, мой вкус — не лучшая моя сторона, ведь кусочки алое и огурца можно ощутить, теперь же в голове десятки фруктов, разум не может остановиться на одном, я перебираю всевозможные добавки.
— Кажется, там есть яблоко, — сообщает Том, я вновь делаю глоток и пытаюсь найти этот вкус.
— Верно, остался один. Распробуйте получше, это легко.
Последний глоток я растягиваю и смакую практически через сито из собственного языка.
— Может быть, банан, — отвечает Том.
— Или манго, — предлагаю я.
— Это манго, — сообщает наш гид, — вы знали, что если завязать глаза и отключить обоняние, невозможно отличить яблоко от лука?
— Это невозможно, — улыбаюсь я.
— Возможно, — смеётся девушка, — попробуйте сами.
Морщусь и отклоняю данное предложение. Я явно не вхожу в число тех людей, которые готовы съесть головку лука, как сладкий фрукт.
Мы снова приступаем к исследованиям. В итоге, распознаём комнату, обставленную мебелью, пробуем фрукты, овощи и зелень, пытаясь понять, что съели, трогаем экспонаты музея. Но то, что действительно пугает меня — звуки. Услышать то, что рядом: змея, птица, кошка, хомяк или мышь, человек и природа. Каждый шорох и звук, заставляет вздрогнуть. И как только до уха доносится свойственное шипение и трескание языком, я вздрагиваю и меньше, чем за долю секунды впиваюсь ногтями в руки Тома, уткнувшись лицом в его грудь. Я не знаю, ползают ли они тут за стеклом или это работа записи, но трясти меня начинает так сильно, что едва удаётся успокоить себя. Руки Тома обнимают меня, но я не могу на них сосредоточиться, ведь эти звуки заглушают всё вокруг. Змеи. Я боюсь их не меньше, чем пауков. Но в отличии от вторых, они издают мерзкие звуки. Их ни с чем не спутаешь, по крайней мере, я — человек, который содрогается при подобных шорохах. Я точно знаю, что это змея. Я ни с чем не спутаю эти звуки, потому что знаю, как она шипит, нападает, ползёт. Я не просто видела это в кино, а ощутила подобное на себе. Отметина того укуса по сей день остаётся на локтевом сгибе.
