Что касается мнения исследователей, о которых сказано выше, то речь идет о роли отцов семейств в становлении начального христианства, о чем пишет знаменитый Джон Доменик Kpoccah (р. 1934)157. Тогда как об отрыве Иисуса и Его непосредственных учеников от нужд обычной (семейной) жизни не просто как о евангельском повествовании, но именно как об историческом факте писал четыре десятилетия тому назад известный немецкий исследователь Герд Тайссен (р. 1943)158.
Рассмотрим сначала взгляд Тайссена на Иисуса и Его учеников, который, увы, исходит не из исторически верифицируемых сообщений канонических евангелий, а из устойчивого идеологического представления, согласно которому и говорится об упомянутом «отрыве Иисуса и Его непосредственных учеников от нужд обычной (семейной) жизни». Только это будет не исторический, а мифический Иисус, поскольку ни Он Сам, ни Его ученики не отрываются надолго от своих домов во время Его галилейского служения. Согласно Ин, их путешествия по Галилее и Иудее связаны с обычными для евреев паломничествами в Иерусалим на иудейские праздники. Согласно же синоптической традиции, речь идет о последнем для Иисуса пасхальном паломничестве. Более того, семья Иисуса сопровождает Его в Иерусалим, где Им задумана мессианская манифестация с вполне осознаваемой смертью на кресте как ее следствием. Наконец, Иаков и другие братья Иисуса вместе с Двенадцатью составят затем костяк Иерусалимской церкви. Таковы факты, которым противоречат мифы
последней трети I века, связанные либо с эбио-низмом части иудеохристиан, либо с фанатизмом опять-таки части языкохристиан. Но именно их предпочитают Тайссен, а за ним и Кросан, желающие видеть в Иисусе странника, которому «негде голову приклонить» (Мф 8:20/Лк 9:58), или же бродячего проповедника кинической направленности.
Теперь обратимся к проблеме введенных в исторический дискурс Кроссаном неведомых «отцов семейств», якобы оказавших влияние на Двенадцать, на Павла, наконец, на дидахиста в плане приспособления ими учения Иисуса к «насущным семейным нуждам». Из известных фигур начальной церковной истории к отцам семейств относятся Акила (Аквила) и Филимон, о которых мы знаем благодаря Деян или же Павлу. Но где мы видим с их стороны «социальный заказ» для Павла? Это он сам для них наставник, говорящий «словом Господним» (эта формула в устах Павла означает ссылку на подлинные слова Иисуса, тогда как Бультман отнес ее уже к позднейшим «харизматическим пророчествам», получившим «место в жизни» в связи с проблемами тех или иных христианских общин ближе к концу I века), в том числе и в связи с семейными проблемами (см.: 1 Кор 7:10).
Что же касается прочих положений концепции Милавеча относительно происхождения Дидахе и бытования построенных на его основании языкохристианских общин в период от великих миссис-нерских путешествий Павла (50 год н.э.) до разрушения Иерусалима (70 год н.э.), отметим, что странное название его книги, равно как и не менее странная в свете, как мы увидим ниже, очевидных фактов синхронизация появления Учения с великими миссионерскими путешествиями Павла, есть не что иное, как попытка подверстать хронологию нашего памятника под известный постулат Крос-сана, обретший на рубеже XX-XXI веков некоторую популярность и высказанный им впервые в предисловии к своей книге «Рождение христианства: раскрытие того, что происходило в годы, последовавшие за казнью Иисуса». Он формулируется им так:
Но как же так получилось, что ранние годы христианства оказались прямо-таки окутаны саваном молчания? Мрак 30-х и 40-х годов будет особо заметен в сравнении с яркостью 50-х’59.
Далее Кроссан в том же предисловии говорит о том, насколько подлинные послания Павла дают нам яркие свидетельства жизни основанных им общин на фоне той «слишком общей картины», которую Лука рисует в Деян. При этом о нашем памятнике в привязке к своему постулату Кроссан в том предисловии не говорит ни слова160.
Но вернемся к Милавечу, поскольку именно с ним и с указанными им современными авторитетами в поиске исторического Иисуса, на которых он опирается, а не с тем же безнадежно устаревшим Гарнаком и не с его запоздалым ревизионистом Нидервиммером, мне главным образом придется дискутировать в следующей главе настоящего Введения, посвященного происхождению и аутентичности нашего памятника. Итак, Милавеч постулирует следующие положения.
Первое. Дидахе представляет собой всего лишь «одну ветвь движения Иисуса», понятно, что только со временем выросшую из ствола этого движения. Проще говоря, хотя наш памятник, согласно Малавечу, органически и связан с Иисусом, он никак не первичен в качестве письменной фиксации Его учения.
Второе. Разрыв по времени в два десятилетия с Иисусом, указанием на что служит синхронизация Малавичем Дидахе с великими миссионерскими путешествиями Павла, как раз и призван подчеркнуть эту вторичность.
Третье. Дидахе не есть плод учительства самих Двенадцати, хотя при его создании большинство из них были живы. От них, как подчеркивает Милавеч, «у нас нет ничего». Это результат труда анонима, принадлежащего к гипотетическим «отцам семейств», адаптировавших для нужд этих семейств известное им из апостольской проповеди учение Иисуса.
И наконец, четвертое и, судя по всему, главное. Дидахе не представляет собой цельного учения Иисуса (последнее, таким образом, нам известно по каноническим евангелиям, прежде всего синоптическим), а лишь являет одну из попыток его адаптации для общин, состоящих преимущественно из добропорядочных семейств.
Как видим, пред нами по сути новое слово в охранительстве от реалий, представленных в нашем памятнике. И на этот раз уже не «кафолического» церковного строя, что в свете современных исторических знаний представляется совершенно безнадежным делом, а того (и это ясно непредвзятому исследователю) внутренне противоречивого провозвестия, которое предстает перед нами в устах Иисуса в поздней (70-90-е годы) синоптической традиции (об Ин в связи с этим отдельный разговор).
На этом прекращаю обзор литературы, связанной с изучением Дидахе, чтобы ниже в столкновении с имеющими интерес мнениями (важнейшие из которых представлены абзацем выше), отраженными в ней, выяснить, когда, где, кем и в связи с чем был создан наш памятник. Но главное, что именно он нам дает в плане критериев к нахождению Иисуса в истории и, соответственно, представления о том, что есть ipsissima doctrina Jesu (подлинное учение Иисуса). Этому также посвящено Приложение к настоящей книге в форме тезисов, размышлениям над которыми автор этих строк посвятил более двух последних лет своей жизни.
IV. Время, место, обстоятельства появления и авторство Учения. Показания его аутентичности
1. Вопрос о terminus ante quem появления памятника
Как мы уже знаем, Поль Сабатье определил в качестве terminus ante quem для Учения изощренною по своей жестокости расправу с христианами, проведенную в Риме Нероном в 64-66 годах, указав затем также на разрушение Иерусалима Титом в 70 году и на начавшиеся уже к концу I века преследования христиан в связи с обвинениями их в преступлении против святыни (sacrilegium), как на события никак не отраженные в нашем памятнике, а посему имевшие место явно после его написания1. Теперь настало время указать на то, что и Нероново гонение никак не может рассматриваться как временная граница, позже которой написание Дидахе невозможно. Однако обращение к историческим свидетельствам о нем дает нам некоторый материал, позволяющий к этой границе подойти.
