В. С. Соловьев, исходя из известных идеологических соображений, как мы помним, определил в качестве terminus ante quem для Учения гонение на христиан Домициана в 96 году, заявив через год после выхода работы Сабатье (подозреваю, что не без воздействия последней, хотя ссылок на нее он никаких не дает), что «единственное бывшее до него гонение Нероново имело вполне исключительный характер и не могло вызвать никаких общих предписаний»2. Самое интересное, что написанное Соловьевым есть чистейшая правда, другое дело, что она никак не может служить аргументом в пользу перенесения временной границы написания нашего памятника к концу I века.
1.1. Почему гонение Нерона (64-66 годы н.э.) не может выступать в качестве terminus ante quem для Учения?
Итак, несколько слов о гонении Нерона на римских христиан и о том, чем это событие важно для решения нашей задачи — определения времени написания Учения. Вот как В. В. Болотов говорит о его причине:
Сохранившееся до нас более или менее подробное известие Тацита (Анналы, XV.44) о гонении на христиан при Нероне содержит в себе довольно много неясного. Это гонение было воздвигнуто по обстоятельству совершенно частному. В ночь с 1 8 на 1 9 июля (со среды на четверг, а не на иудейскую субботу, и притом в такое время, когда не могло быть новолуния) 64 года в Риме случился пожар. Вначале загорелись лавки, окружавшие Circus Maximus3. 6 дней и 7 ночей неудержимо бушевало пламя, а последние вспышки затихли только через 10 дней. Из 14 частей города уцелели лишь четыре, три части выгорели дотла, а в семи остались немногие следы домов, разрущенных и полуобгоревших. Нерона в это время не было в городе: он был в Антиуме4 и прибыл, когда пылал его золотой дворец. Он постарался облегчить участь пострадавших. Но несмотря на то народная молва упорно обвиняла его самого в поджоге, носились слухи, будто Нерон с близлежащего холма наслаждался зрелищем пожара и под игру на лютне воспевал среди приближенных пожар Трои. Чтобы отклонить эту молву, Нерон указал других поджигателей и начал известный процесс против христиан. Комиссия открыла свои заседания спустя несколько недель после пожара5.
Далее наш историк древней церкви указывает на следующие характерные моменты, связанные с сим процессом:
Исходным пунктом для автора известий, которыми пользовался Тацит, могла быть просто народная молва, обвинявшая в поджоге Нерона, который желал на развалинах Рима построить новую столицу по своему вкусу. <...> Если он участвовал в поджоге, то не могло быть и речи о действительных виновниках пожара. Сам Нерон отлично понимал, что их найти невозможно, и если он давал приказы о розыске виновных, то единственно для того, чтобы отклонить молву о своей виновности и найти людей, в виновность которых толпа легко могла бы поверить. <...> Нужно было начать с подонков общества, с таких лиц, которые более или менее были беззащитны: не с сенаторов же было начинать обвинение. Положение судей было затруднительное: пожар начался в той части города, где жила самая беднота (вроде того, что в Петербурге Вяземская лавра6) и иностранцы. Раз беднота пострадала от пожара, то ее подозревать в поджоге было бы невероятным, и нужно было найти лиц, по преимуществу зловредных7.
Зловредных, понятно, в глазах римского общества.
И вот что в связи с этим пишет около 115 года в своем знаменитом сочинении «Анналы»8 Публий Корнелий Тацит (около 55 — 120 годы), крупнейший римский историк, принадлежавший к аристократии:
Но ни средствами человеческими, ни щедротами принцепса9, ни обращением за содействием к божествам невозможно было пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказанию. И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виновных и предал изощренным казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть, и кого толпа называла христианами (XV.44.2)10.
В свою очередь, говоря о так сказать формальной стороне этого дела, Болотов, исходя из указанного сообщения Тацита, пишет:
Против христиан были пущены вообще косвенные улики, что они такие люди, которые имеют odium generis humani11, человеконенавистники, которые, следовательно, могли совершить поджог. Следствие, очевидно, доставляло гораздо больше материала для обвинения христиан не в поджоге, а в ненависти к человеческому роду. Таким образом, процесс, начавшийся следствием о поджоге, мало-помалу принял религиозную окраску, хотя вопрос о дозволенности или недозволенности христианской религии не был поднят во всей своей принципиальности12.
L2' Подлинные причины неприятия христиан в греко-римском обществе
Здесь читатель вправе задать вопрос: а что же понимается под «ненавистью к человеческому роду», которым в глазах римского общества отличались христиане? Ответ на него, хотя и не исчерпывающий, мы находим в 1 Петр, псевдоэпиграфическом раннехристианском произведении, где автор уже во второй половине 90-х годов I века, явно намекая на гонения Домициана (4:14-16), говорит перед этим и о коренных причинах ненависти к христианам из числа язычников (греков и римлян), имеющих куда как более раннюю историю, насчитывавшую к тому времени, как мы ниже увидим, порядка шестидесяти лет.
...Довольно, что вы, — пишет он от имени апостола Петра, — в минувшее время исполняли волю язычников, проводя жизнь в распутстве, винопитии, излишестве в пище и питии и преступном идо-лослужении. Поэтому они и удивляются тому, что вы не бежите с ними на тот же разгул, и хулят вас (4:3-4 в КП).
Итак, дело здесь в неприятии, вызванной изменением вчерашними язычниками своего образа жизни, типичного для греко-римского общества, почему последние и спешит обвинить их в «ненависти к человеческому роду», полагая себя его законными представителями. Здесь, впрочем, встают два вопроса.
Первый. Понятно, что отказ от участия в религиозных церемониях, которые, впрочем, имели больше значение народных гуляний, нежели священных актов, мог вызывать раздражение соседей на своих вчерашних компаньонов по совместным оргиям13. Но неужели этого было достаточно, чтобы вызвать враждебное отношение к христианам? Что же все-таки еще эту враждебность вызывало?
И второй. Как скоро она начинала проявляться в связи с появлением языкохристиан в той или иной местности Римской империи? Ответы на эти вопросы для решения нашей проблемы — установление даты появления Учения, крайне важны. И несколько ниже мы их получим.
Пока же вернемся к судьбе церкви Рима, достаточно многочисленной к 64 году. Ее существование к тому времени насчитывало более двух десятилетий. Апостол Павел, обращаясь к ней около 56 года, говорит о том, что «с давних лет имея сильное желание прийти» к римским христианам из евреев и язычников, не мог это сделать в связи со своей проповедью «от Иерусалима до Иллирика» (Рим 15:17-22). Данное обстоятельство свидетельствует, что ко времени Апостольского совещания (собора) в Иерусалиме в 48/49 году Римская церковь существовала уже не один год и была достаточно представительной. Теперь посмотрим на те увещания, кстати выдержанные в жанре дидахе/ учения (об этом также в разделе 5.6 настоящей главы), с которыми Павел обращается к ней. Среди них встречается и такое:
