Хотя Штуйбер внес весьма ценный вклад в понимание того, что означает в Учении одно из его ключевых понятий «понести иго Господне целиком» (6.2а), о чем будет сказано особо в главе IV (в разделе 3.4.1), он не стал подвергать редактированию весьма краткую заметку Альтанера о нашем памятнике (всего 4 страницы)16, тенденциозно отнесенному к началу II века при бесспорности его сиро-палестинского происхождения.
Взгляд Квастена на Учение, изложенный им на одиннадцати страницах17, еще более тенденциозен. Сам памятник им отнесен уже к первой половине II века, а его сирийское происхождение характеризуется как «скорее всего». В свою очередь в Учении о двух путях Квастен усматривает эллинистические корни, относя его использование к практике синагог эллинистов18. При этом в разделе Учения о посте (8.1) он готов видеть христианско-иудейскую полемику. Тогда как в разделе о пророках (13.1-7) Квастен усматривает кризис подходящих к своему историческому концу харизматических служений на фоне служений должностных (епископы и диаконы) (о них в 15.1-2), понимаемых им уже иерархически. Наконец, «евангельский раздел» Учения (1.3-6) он рассматривает, как, впрочем, многие до него, как «позднейшие вставки» из уже писанного Мф.
Таким образом, католический взгляд на Учение, характерный для времени до Второго ватиканского собора (1962-1965), открывшего для католических ученых эпоху свободы научного поиска, должен быть охарактеризован как крайнее охранительство.
В данном случае имеется в виду стремление оградить от критического переосмысления ту догматическую доктрину, согласно которой не только иерархический строй церкви (отметим, совершенно чуждый Учению), но и примат в ней Римского епископа как «преемника Петра» есть нечто восходящее к Самому Христу. Отсюда и исторически совершенно необоснованная поздняя датировка нашего памятника. Последняя в данном случае служит цели вывести его из круга начальной апостольской традиции и маргинализировать на фоне известной патристики II века, представленной прежде всего Игнатием Антиохийским (f около 110) с его решительным утверждением принципа монархического епископата19.
3. Курсы патрологии Алексея Ивановича Сидорова и архимандрита Киприана (Керна)
Теперь обратимся к двум пособиям по патрологии (именно в них в данном случае рассматривается исключительно Учение), которыми пользуются студенты богословских школ Московского Патриархата. Первое из них принадлежит Алексею Ивановичу Сидорову (р. 1944), доктору церковной истории, профессору Московской духовной академии. Выпущено оно в 1996 году и с тех пор не переиздавалось20. Ранее им был опубликован собственный комментированный перевод Учения, сопровождаемый краткой заметкой о нем21. Таким образом, литература об Учении, да и само содержание памятника были им проработаны. Тем не менее раздел, посвященный Учению, в его «Курсе патрологии» невелик. Есть смысл привести цитату из него, состоящую из двух абзацев, где, с одной стороны, мы видим образчик охранительства, а с другой — даются более свежие данные о датировке и характере памятника, почерпнутые из новейшей на тот момент литературы.
Итак Сидоров пишет:
В полном виде он (памятник) сохранился лишь в одной греческой рукописи, точно датированной 1056 годом (написана неким нотарием Львом), прототип которой восходит к IV—V векам. Кроме того, два греческих фрагмента памятника сохранились в одном из оксиринхских папирусов IV века; имеются также фрагменты переводов произведения на латинский, коптский, эфиопский и другие языки. В переработанном виде сочинение вошло в ряд позднейших произведений христианской литературы: «Послание Варнавы», «Каноны святых Апостолов» и «Апостольские постановления». Судьба памятника довольно примечательна: в древней Церкви он получил большую известность, и, например, Климент Александрийский причислял его к книгам Священного Писания Нового Завета, нисколько не сомневаясь в апостольском достоинстве произведения. Однако начиная с IV века такие сомнения возникают: Евсевий Кесарийский причисляет Дидахе к категории спорных и подложных (avTiXeyopEva — v60a) книг Нового Завета, указывая, что оно было известно «весьма многим учителям Церкви»; св. Афанасий Александрийский также исключает это сочинение из канона Нового Завета, хотя признает полезность его для церковного наставления верующих. Постепенно, вероятно в течение V века, Дидахе выходит из церковного употребления, его перестают читать и переписывать. Это объясняется скорее всего тем, что произведение было написано в качестве «учебника» или «катехизиса» для нужд какой-то местной церкви, а затем распространилось и в некоторых других христианских общинах, но всеобщего признания вселенским церковным сознанием так и не получило. Этическое учение и литургико-канонические нормы, отраженные в памятнике, были ассимилированы в ходе земного возрастания Церкви, а то, что устарело в них, забыто. Поэтому Дидахе оказалось на периферии церковного сознания, а со временем и вовсе исчезло из него. Лишь находка Филофея Вриенния вернула данный памятник Церкви и научному миру.
По общему мнению ученых, Дидахе датируется второй половиной I века и скорее всего написано в 60-80-х годах. Место написания определить трудно, но, вероятно, это была Сирия, хотя не исключается и Египет. По композиции это очень небольшое сочинение, состоит из четырех частей.
Первая часть (главы 1 -6) содержит Учение о двух путях, в котором и концентрируется суть этической концепции автора произведения. Вторую часть (главы 7-10) можно назвать «литургической», ибо она содержит предписания относительно того, как должно совершать таинство крещения, поститься и молиться; особое место здесь уделяется также таинству Евхаристии и «агапам»22. В третьей части (главы 11-15) трактуются канонические и церковно-дисциплинарные вопросы. Наконец, четвертая часть представляет собой как бы «эсхатологическое заключение» всего произведения. В общем Дидахе оставляет впечатление целостного произведения, что заставляет думать о едином авторе или редакторе (хотя исследователями высказывались и высказываются мнения о его неоднородности и компилятивном характере)23.
Вот оказывается как: Учение «всеобщего признания вселенским церковным сознанием так и не получило»! Интересно, когда и почему? На это маститый автор не дает ответа. Хотя он вполне понятен, имея в виду установление церковного строя, чуждого начальному церковному Преданию. Что же касается «всеобщего мнения ученых», то его относительно датировки и прочей атрибуции Учения, увы, нет до сих пор. О хронологических рамках датировки нашего памятника, предложенных Сидоровым, равно как и об их несостоятельности — особый разговор в следующих главах настоящего Введения.
В завершение раздела, посвященного Учению, Сидоров спешит заявить, что оно, оказывается, «не охватывает всех граней жизни и учения Церкви во второй половине I века»24. Что же, с этим, пожалуй, можно согласиться. Для этого достаточно учесть хотя бы то, что уже в посланиях Павла, как в подлинных, так и в псевдоэпиграфических, реалии церковной жизни второй половины I века и впрямь обогатятся новыми гранями. Что уж говорить о словах и делах Иисуса, получивших «место в жизни» церквей, в лоне которых формировались канонические евангелия, но которые неизвестны Учению? Всё это означает только одно: Учение Двенадцати Апостолов, как раз довольно гармонично охватывающее все грани учения и жизни начальной церкви, есть по отношению к ним памятник более ранний, и, соответственно, избавленный от последующих девиаций и приращений, исторически вполне объяснимых.
