Косвенным указанием на Варнаву как на весьма вероятного автора Учения призвана послужить историко-филологическая характеристика нашего памятника. С одной стороны, язык памятника представляет собой вполне нормативный греческий язык своего времени, известный как койне™. Но, с другой, в нем просматривается семитский тип мышления автора. Наиболее яркими показателями этого служат впервые введенные в литературный узус языкохристианства библейские гебраизмы Осанна и Аминь, а также самая первая христианская аккломация на арамейском — Мараната/Марана-фа (Дидахе, 10.6). Типично семитским (еврейским) по своему происхождению является фраза: «у вас будет представление о правом и левом» (Дидахе, 12.1, ср.: Ионы 4:11). Поэтому очевидно, что автор Учения принадлежит к первым иудеохристианам, владеющим как греческим, так и арамейским, и в достаточной степени — библейским ивритом.
Несмотря на обилие жанров в Учении, в котором просматриваются керигма (восходящая к Иисусу) (1.1-5), галаха (1.6-6.3), инструкция/на-ставление (7.1-8.2, 3; 10.7-15.4), молитва (8.2), благодарение (9.1-10.6), наконец, апокалиптическое пророчество (16.1-8), за исключением прямого цитирования слов Иисуса (в 1.3-5 и в 8.2), его авторский стиль представляется достаточно однородным, что свидетельствут об одном авторе.
Далее следует сказать, что Учение — памятник примитивный в обоих смыслах этого слова. Во-первых, он очевидно первоначален по отношению ко всей последующей новозаветной/раннехристиан-ской литературе. Во-вторых, он предельно прост в передаче содержащихся в нем мыслей и в литературном плане предельно безыскусен. Он явно контрастирует с диалектичностью и парадоксализмом подлинных посланий Павла, хотя последний, несомненно, во многом имеет в Учении источник для своей керигмы. Так что отмеченный примитивизм Учения есть его величайшее достоинство, поскольку, будучи лишенным исторически обусловленных привнесений, оно нам дает наиболее надежный критерий аутентичности как подлинного учения Иисуса (ipsissima doctrina Jesu), так и начальной апостольской керигмы.
Наконец, обратим внимание еще на одно обстоятельство. В третьей главе мы касались различных мнений издателей и исследователей Дидахе относительно его происхождения. Как мы помним, первый из них митрополит Филофей (Вриений) полагал в 1883 году, что Учение о двух путях заимствовано с некоторыми изменениями дидахистом из псевдоэпиграфического Послания Варнавы. Следующий издатель нашего памятника Адольф Гарнак усмотрел в 1884 году в Учении о двух путях некий еврейский катехизис для прозелитов, использованный сначала автором Послания Варнавы, а затем дидахистом, включившим в него «Евангельский раздел», для чего был использован текст Мф. Сравнительно недавно (публикации 1989, 1993 и 1998 годов) аналогичный взгляд нашел отражение в публикациях Курта Нидервиммера, хотя, казалось бы, исследования XX века, посвященные еврейской диаспоре в римскую эпоху, надежно опровергают гипотезу о каком бы то ни было галахическом тексте еврейского происхождения, адресованном «боящимся Бога», призываемым к прозелитизму.
Тем не менее позволю себе высказать гипотезу, что связь между Дидахе и Посланием Варнавы, а именно его глав 18-20, содержащих Учение о двух путях, впрочем, названных здесь путем света и путем тьмы, действительно есть. Причем совсем не та, которую начиная с Гарнака усматривали сторонники некоего еврейского памятника, то ли катехизиса для прозелитов, то ли просто «Двух путей», как им, уже начиная с Оде, до сих пор кажется, имеющих аналог в кумранским «Уставе общины» (1QS 3.13-4.26). В соответствии с этими воззрениями некоторыми учеными выстраивались стеммы, общим принципом которых является признание существования неких «утраченных» еврейских «Двух путей», традиция которых отражена в расходящихся от нее ветвях, первой их которых оказываются главы 18-20 Послания Варнавы, тогда как главы 1-5 известной нам формы Дидахе обретаются уже в нижних пунктах последующей генеалогии второй или даже третьей ветви101. Что касается «еврейского катехизиса для прозелитов», то в свете рассмотренных нами исследований (раздел 1.4 настоящей главы) саму мысль о нем как об источнике Учения о двух путях в Дидахе (и в Послании Варнавы) следует навсегда отбросить как совершенно нереальную. Что же касается известного дуалистического раздела в кумранском «Уставе общины» (1QS 3.13-4.26), то о нем будет сказано особо в первом дополнении к настоящему Введению в плане уста-новленя общей для еврейской религиозной мысли типологии двух путей, коренящейся в библейской традиции (яркий показатель этого см. в Пс 1:6), и, опять же, решительного отказа усматривать какое-либо «кумранское влияние» на начальное христианство.
Но обратимся теперь к псевдоэпиграфическому Посланию Варнавы. Оно достаточно надежно атрибутируется своим содержанием, имеющим яркие маркеры, указывающие на время и место его появления. Обычно в этом памятнике принято усматривать антииудейский трактат. Однако решительная «отмена» обрезания как знака Завета с Богом (глава 9) позволяет видеть в нем также полемику с иудеохристианами, кои никогда даже и не думали от обрезания отказываться. Однако куда более показательным в этом отношении становится такой пассаж:
Еще же, как брат ваш, любящий всех более души своей, я прошу вас быть внимательными к себе и не уподобляться тем, которые умножают грехи свои и говорят: «завет иудеев есть и наш». Он только наш, потому что они потеряли навсегда то, что получил Моисей (4.6-7. — Пер. прот. П. А. Преображенского).
Что это, как не свидетельство заместительного богословия языкохристианства/кафолического христианства II века, которым оно противостояло тогда не столько даже иудаизму, сколько именно иудео-христианству, сохранявшему свои позиции в Сиро-Палестинском регионе. О нем как месте появления данного псевдоэпиграфа сидетельствует и такой пассаж, в котором справедливо принято прежде всего видеть указание на время появления Послания Варнавы:
Знайте, что надежда их (евреев) на храм суетна. [Бог же] говорит еще: вот те, которые разрушили этот храм, те самые и созиждут его102. Это теперь и совершается. Ибо за то, что они постоянно воюют, храм их разрушен врагами, и теперь подданные их врагов восстановят его (16.2-3. — Пер. прот. П. А. Преображенского).
Итак, с одной стороны, мы видим указание на разрушение Храма в Иерусалиме в 70 году, но, с другой, принято усматривать осуществленное в 130— 132 годах по приказу императора Адриана строительство на его месте храма Юпитера, вызвавшее еврейское антиримское восстание под водительством Бар-Кохбы (132-135 годы). Отсюда и следует общепринятая датировка Послания Ванавы 130-132 годами. Но, опять же, где об этом строительстве столь оперативно могли сообщить, как не в местности, связанной с Иерусалимом в лице языкохристианской церкви, состоящей из греческих переселенцев в Землю Израиля.
Теперь обратимся к той связи, в которой находится Учение о двух путях в Дидахе (1-5) и в Послании Варнавы (18-20). Для меня очевидно, что в последнем явно прослеживается традиция, восходящая к первому, но передаваемая устно, поскольку изначально предназначалась именно для запоминания. За многие десятилетия она претерпела неизбежные деформации, связанные, в частности, с появлением обширного корпуса уже собственно христианских писаний (тех же евангелий), нередко находящихся под воздействием позднейших идей, чуждых учению Иисуса и начальной апостольской керигме. Последнее обстоятельство в данном случае позволило практически отказаться от «Евангельского раздела» Дидахе (1.3-6) в главе 18 Послания Варнавы (исключение здесь составляет лишь совпадающая буквально в обоих текстах заповедь 1.5a/18.10d, содержательно близкая к сказанному в Мф 5:42). Да и сама замена названий путь жизни и путь смерти на путь света и путь тьмы свидетельствует, конечно же, не о «кумран-ском влиянии», а о знакомстве автора псевдоэпиграфического послания с христианским узусом рубежа I—II веков, отраженным в прологе Четвертого Евангелия, где жизнь выступает светом для людей, который не способна охватить тьма, становящаяся, таким образом, синонимом смерти (Ин 1:4-5). Приводимый ниже перевод глав 18-21 Послания Варнавы с выделением прямых цитат и явных аллюзий, восходящих к Дидахе (1-5), думаю, надежно проиллюстрирует высказанную мысль о восходящей к Дидахе устной традиции. При этом удивляет практически буквальное совпадение пассажей Дидахе, 53/Варнавы, 20.2, что, очевидно, свидетельствует об особой важности данной галахи для запоминания с целью дальнейшего учительства в сиро-палестинской языкохристианской среде.
