2. Издание Адольфа Гарнака (1884 год) и его взгляд на происхождение памятника
Следующее имя, которое следует назвать в связи с научными изданиями и исследованиями Учения — Адольф Гарнак (1851-1930). В 1884 году, когда им был издан греческий текст памятника с первым его немецким переводом, который сопровождает обширное введение на 294 страницах, он был еще сравнительно молодым человеком (33 года), впрочем, весьма энергичным и амбициозным. Свидетельством этого стало его участие в оказавшемся весьма перспективным проекте Прусской Академии наук «Тексты и исследования по истории раннехристианской литературы» (Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristliche Literatur)10, вторым томом которого и стало вышеупомянутое издание11. Что касается времени написания Учения и его источников, то Гарнак здесь вполне солидарен с Филофеем, говоря о промежутке между 120 и 165 годами12. Вместе с тем он настаивает на месте его появления, указывая Египет, исходя из факта обращения к нашему памятнику как к Священному Писанию Климента Александрийского и цитирования его Оригеном, Афанасием и другими древними христианскими авторами, связанными с Александрией13.
Два года спустя Гарнак выпустит эссе на 59 страницах14, в котором будет утверждать, что в основе как Учения, так и соответствующего раздела Послания Варнавы лежит некое еврейское сочинение «Два пути», представляющее катехизис для прозелитов15, восполненный затем евангельским материалом. В данном утверждении он будет опираться на выявленные к тому времени многочисленные параллели Учению о двух путях в Талмуде16 и эллинистической еврейской литературе. И хотя как время и место, указанные Гарнаком в связи с происхождением Учения, так и гипотеза о его еврейском катехизическом источнике практически сразу были подвергнуты уничтожающей критике17, он сохранит верность своим взглядам на наш памятник, практически возведенным им в догмат, и много позднее.
Уже всемирно прославленным ученым, автором ставшего классическим трехтомного «Учебника по истории догматов» (Lehrbuch der Dogmengeschichte) (1886-1889), с одной стороны, и лидером либерального протестантизма, манифестом которого стали его знаменитые публичные лекции в Берлинском университете (его профессором он состоял в 1888-1921 годах) «Сущность христианства» (1899-1900), с другой, Гарнак в 1902 году выпустит одну из своих самых знаменитых книг «Миссионерская проповедь и распространение христианства в первые три века»18, в котором в частности суммирует свои прежние воззрения как на Учение, так и на особенности трансформации церковного строя в I—III веках, находящиеся, на его взгляд, во взаимосвязи.
Для датировки Учения 120-160 годами, если признавать воздействие на него таких языкохристианских памятников, как Послание Варнавы, появление которого надежно определяется 130-132 годами19, и «Пастыря» Ерма, обычно относимого ко времени около 110 — 140-е годы20, встает такая на первый взгляд чисто хронологическая проблема: как увязать с ней упоминание в нашем памятнике апостолов (11.3-6), учитывая, что «апостольский век» к тому времени давно миновал?
Сторонники иудеохристианского происхождения Учения, принимая эту датировку, обычно говорят о посланцах соответствующих общин к язы-кохристианам, навязывавших им свои представления о церковной дисциплине. Эти «апостолы от людей» [аллюзия к самохарактеристике Павла как «апостола не от людей» (Гал 1:1 в КП)], таким образом получают отличие от прежних апостолов — самовидцев Господа Иисуса.
У Гарнака, принявшего на вооружение новую гипотезу об иудейском катехизисе для прозелитов как об одном из источников Учения, тогда как его составление уже не обязательно связывается с иудео-христианством, проблема встает в новой плоскости: как объяснить существование неких апостолов в период утверждения господства в кафолической церкви21 монархического епископата, выступающего в качестве «апостольских преемников»?
Выход из этой ситуации он видит следующий. Сначала он ссылается на свидетельство Евсевия
Кесарийского о Пантене (главе огласительного училища в Александрии в 179-190 годах, f около 202), коего тот относит к «евангелистам слова, которые воодушевлялись примером апостолов» (Церковная история, V.10). А далее пишет:
Благодаря Учению Двенадцати Апостолов мы знаем, что эти странствующие миссионеры еще в начале II века назывались апостолами. Ориген и Евсевий подтверждают нам, что они существовали в течение II века — Ориген еще видел таковых, — но имени апостолов они уже не носили. Причиной этого было не только все возраставшее уважение к первым апостолам, но также и теория, окрепшая в течение II века, что уже первые апостолы распространили христианство по всему миру, но в таком случае все следующие миссионеры уже не были апостолами, так как не они первые возвещали Евангелие22.
Это только во-первых. Дескать, христианских миссионеров еще в начале II века называли апостолами, хотя и отличными от самовидцев Господа Иисуса, а затем уже стали их звать евангелистами, чтобы отличить от последних. Ну, а во-вторых, как быть с монархическим епископатом, ясно себя обнаруживающим в том же начале II века, учитывая, что епископы (надзиратели) в Учении, коих христианская община избирала в количестве нескольких человек (15.1-2), существенно отличались от епископа-монарха — «преемника апостолов» и «наместника Христа», о чем нам еще придется говорить в следующей главе настоящего Введения (разделы 5.5.9 и 5.5.11).
Гарнак дает такое объяснение появления на исторической сцене этого нового, невиданного в Начальной Церкви института:
Значительнейшим и важнейшим элементом во внутренней организации общины был монархический епископ. Образованием его заканчивается период, когда харизмы и должности переплетались между собой и всё основывалось только на Боге, на личной инициативе и на воодушевленных любовью братьях. С конца второго столетия епископы были учителями, первосвященниками и судьями; от них почти всецело зависели блага и несчастия общин. В момент своего появления эта должность представляется как оригинальное создание, но на самом деле она привлекала к себе силы и формы со всех сторон23.
Здесь важна дата утверждении в языкохристианской церкви монархического епископата: согласно Гарнаку это происходит с конца II века. Такую ситуацию он далее объясняет тем, что с начала III века римская власть сосредотачивает преследование христиан именно на епископате и клире24. Получается, что все предшествовавшие десятилетия II века были как бы переходным периодом: вырабатывалась соответствующая идеология (те же послания Игнатия Антиохийского, написанные около 110 года), примерялись новые управленческие схемы, чтобы к концу столетия наконец явить себя во всей полноте нового церковного устройства.
Однако аргументация Гарнака в данном случае явно не исторична, а посему не научна. Я не стану теперь входить в обсуждение его тезиса, носящего по сути характер оксюморона, о том, что «монархический епископ — важнейший элемент во внутренней организации общины». Если во главе организации выступает некое лицо, то она уже никак не община, где каждый член ее имеет властный голос и все решения принимаются общим согласием. Но главное, что ссылка на императорские эдикты III века, действительно выделявшие епископат и клир как главные объекты преследований христиан25, не может служить аргументом в пользу того, что ранее, с рубежа I—II веков, не было ни сосредоточения церковной власти в руках монархического епископата, ни преследования римской властью епископов (судьба того же Игнатия тому лучшая иллюстрация). На самом деле здесь следует говорить только о том, что это римская власть слишком поздно юридически оформила свою к тому времени уже вековую политику по отношению к христианам, когда привлечение к ответственности за sacrilegium26, прежде всего обрушивалось на монархический епископат27. Завершая тему воззрений Гарнака в связи с исследованием им Учения, следует сказать, что он часто выступает в них не столько как историк, сколько как проповедник-идеолог, полагающий, что для идеи либерального протестантизма будет лучше сдвинуть вперед почти на столетие время утверждения в языкохристианстве принципа монархического епископата.
