7. Но самый сильный пример фанатизма-эксклю-зивизма в позднем приращении к синоптической традиции связан не столько даже с гонениями на языкохристиан со стороны Рима, сколько с духовным кризисом в их среде, когда ослабление общинной любви (признаки чего отмечал еще Павел в 1 Кор 11:20-22) и задержка напряженно ожидаемой парусин (см.: 2 Петр 3:3-4) порождали скепсис, очевидно, выливавшийся в «соблазнительные» разговоры. Поэтому в устах евангельского Иисуса звучит такое предостережение:
И кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому было бы лучше, если бы мельничный жернов облегал его шею, и бросили бы его в море (Мк 10:42; Мф 18:6; Лк 17:1-2).
Удивительно, но Геза Вермеш считает этот пассаж аутентичным ввиду, как ему представляется, «его соответствия контексту исторической проповеди Иисуса» (?!), впрочем, отмечая, что в еврейских источниках он не находит параллелей данному высказыванию". Но в том-то и дело, что, во-первых, евреи не знали казни через утопление, порой практиковавшейся в греко-римском мире, а во-вторых, о таком пожелании идейному противнику ничего не знают ни такие ранние источники подлинного учения Иисуса, как Дидахе и Павел, ни такие поздние свидетельства его традиции, как послания Иакова и Первое послание Иоанна. Опять же, указанная ситуация послужила рецепции языкохристианской средой последних десятилетий I века поздней иудеохристианской новации, связанной с «вечными муками» (см. в 7-м тезисе пункт 6), но уже не только для немилосердных, но и для отпавших, отчего для «боязливых и неверных» Иоанн-Апокалиптик уготовал «участь в озере, горящем огнем и серой» вместе со всеми грешниками (Откр 21:8).
* Vermes Geza, The Authentic Gospel of Jesus. — London: Pin-guin Books, 2003. — P. 87-88,424.
8. И последнее, чего следует коснуться в настоящем тезисе, это попытки языкохристианских евангелистов-редакторов дать новое дыхание былой эсхатологической напряженности. Отсюда спустя полвека и более после события Христа, полагая, что в Земле Израиля еще могут быть живы самовидцы Иисуса, в Его уста влагается такая сентенция, звучащая вслед устрашению отступников:
истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, доколе не увидят Царства Бога, пришедшего в силе (Мк 9:1; ср.: Мф 10:23).
Девятый тезис
1. Надписание Послания Иакова говорит само за себя:
Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа, двенадцати коленам, находящимся в рассеянии, — радоваться! (1:1).
С одной стороны, перед нами явный псевдоэпиграф, так как реальный Иаков, брат Господа Иисуса, названный здесь Его «рабом», окончил жизнь мученически в 62 году (Иосиф Флавий, Иудейские древности, ХХ.9.1), тогда как содержание этого произведения свидетельствует нам о положении
христианства (иудеохристианства) в Земле Израиля явно после 70 года и, вероятнее всего, уже ближе к концу I века. С другой стороны, обращение к «двенадцати коленам, находящимся в рассеянии», говорит об иудеохристианских эмигрантах из Земли Израиля, хотя положение христианства именно в ней к концу I века получает в Иак надежное свидетельство. Другое дело, что в литературе давно утвердилось убеждение, что автор здесь «подразумевает не народ Израиля, а христианские общины, в которых воплотился пребывающий за пределами Святой Земли новый эсхатологический Израиль» '. Такой взгляд неверен, поскольку приводит нас к т.н. заместительной теории, согласно которой на место прежнего Израиля встал «Новый Израиль», состоящий преимущественно из языкохристиан. Между тем, как раз в это время иудеохристиане Израиля всячески отвергали подобный взгляд, полагая, что Израиль один, и язычник, в т. ч. языко-христианин, может присоединиться к нему через обрезание. Другое дело, что прежняя проповедь Павла об оправдании верой, помимо «дел Закона», сделала свое дело, когда уже не одно десятилетие языкохристиане были совершенно глухи к постепенно затухавшим призывам, поначалу мощно звучавшим из Иерусалима, обрезаться и войти в Израиль. Отсюда и отвержение после 70 года христианами Израиля самой фигуры Павла, и уже на рубеже веков окончательный разрыв с языкохри-стианами в связи с утверждением у них «ранней кафоличности» с ее монархическим епископатом.
2. В свою очередь жанр Иак, представляющий собой собрание изречений о грехах и противостоящему им богоугодному образу жизни, написанных от имени названного лица, относится к еврейской литературе мудрых, как, например, известная Книга мудрости Иисуса, сына Сирахова.
Что же касается безупречного греческого языка Иак, являющего проблему для исследователей, думаю, его следует объяснить тем, что это перевод с арамейского, который иной иудеохристианин, давно проживавший в диаспоре и укоренившийся в языкохристианской среде, счел нужным исполнить для своих греческих собратьев. Именно этот текст и получил затем известность и признание.
3. Несмотря на то что, как и подобает в литературе мудрых, обилие тематики Иак всё же, как полагают Петр Покорны (р. 1933) и Ульрих Геккель (р. 1958), «содержит две темы: социальные трения между богатыми и бедными внутри общины и взаимоотношение веры и дел» ' (курсив мой. — Авт.). Это верно, хотя, на мой взгляд, речь здесь идет об одной теме: утраты любви и вытекающего из нее общения. Само это слово (греч. Koivcovia) от-
сутствует в Иак как не соответствующее реальности. Т.е. речь идет об утрате состоятельными христианами своего христианского качества, что выступает свидетельством глубокого кризиса христианства в Израиле к концу I века. Аналогичный кризис, судя по 1 Ин, в это же время охватит и языкохристианские церкви, с чем столкнутся христианские эмигранты из Израиля и что станет предметом нашего внимания в следующем тезисе.
Рассматриваемая тема как бы распадается на три части. Сначала речь идет о лицеприятии как образе мысли, совершенно нетерпимом в христианской среде (Иак 2:1). Далее рисуется обычная картина тогдашней еврейской синаногальной жизни с разным отношением к, казалось бы, членам одной общины, которая, впрочем, как представляется, необратимо распалась на богатых и бедных, когда одни утратили общение с другими. Выше в Иак 1:9 встречается выражение «униженный брат». Оно достойно особого внимания, поскольку говорит не столько об унизительной для человека бедности, сколько о том, что даже если бедняк получает помощь, то ею он унижается в глазах общества. Неслучайно поэтому одно из еврейских молитвенных благословений (бераха) Бога содержит такое к Нему обращение: «О, не доведи нас до людской милостыни или людского одолжения»'. Другое
* Талмуд. — Т. 1: Берахот, глава 6. — Пер. с евр. Н. Перефер-ковича. — СПб., 1899. — С. 9.
дело, когда милость к нуждающемуся, будучи исполнением долга перед Законом, призвана стать выражением любви к ближнему, чему, собственно, и учил Иисус.
Так что далее речь заходит о неисполнении «закона царского по Писанию», т.е. самого главного в Моисеевом законодательстве, каковым выступает заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18 — Иак 2:8). Иисус ее интерпретирует положительно:
Итак, как вы хотите, чтобы люди с вами во всём поступали, так и вы с ними поступайте; именно в этом Закон и Пророки (Мф 7:1 2).
