Тогда Чингисхан в строжайшей тайне собрал на совет Боорчу, Мухулая и Джэлмэ. Уговорились взять Хасара на дознание. В который раз привели его с взлохмаченной головой, с перекошенным от ярости лицом и горящими глазами. Два турхата стояли позади него, и он исхитрился ударить одного из них локтем под ложечку так, что тот громко икнул, схватившись за живот. Однако Хасара все же поставили на колени перед ханом и разложили на белом бязевом полотне его шапку, пояс, саблю, нож и огниво. Мухулай, Боорчу, Сиги-Кутук уселись кругом и хотели было приступить к допросу, но Хасар яростно замотал головой и прикусил губу так, что по подбородку потекла руда. Кровь могла уйти в землю, и Чингисхан крикнул: «Утрите ему кровь, живо!» Однако Хасар мотал головой и хрипло говорил: «Твой разум помрачился, Чингисхан! О горе! Горе-э-э!» Чингисхан, зная бесхитростность Хасара, сказал недоуменно: «А не твой ли, брат, рассудок оседлал шайтан?» «М-м-м! – стонал Хасар. – Вместо того чтобы заступиться за брата, когда его избивают черные слуги, ты меня хватаешь, как хунхуза, и велишь тащить на правило! О беда-а-а!» Постепенно выяснилось, что все снова угодили в тенеты шаманских козней. И задумались о корне смуты. Корень нужно было вырывать.
Все это снова вспомнила Ожулун, глядя в прошлое затуманенным взором. Она уже не слышала, о чем говорил Чингисхан, а лишь корила себя за то, что житейская мелочность свойственна и ей, матери великого человека. «Как же ему жить средь нас?» – подумала она, и слух ее, и зрение ожили, когда она подняла взгляд на хана.
– … Боорчу просил, чтобы Хохочоя препоручили ему! – говорил он. – Но как обойтись без нарушения законов?
– Прости, сын… Совсем оглупела твоя наседка, – понурилась Ожулун. – Делай и поступай, как велит тебе небо.
* * *
И все же с тяжелым сердцем хан разговаривал наедине с Мухулаем. Он словно не понимал до конца смысла происходящего, но чувствовал, что другого случая пресечь козни шамана ждать не следует: может грянуть гром средь ясного неба, а молния поразит невинного. Один ученый китаец рассказывал о великих завоевателях и основателях царств. Он твердил, что судьба посылала им всего лишь один-единственный случай и не обладай эти мужи решимостью – случай явился бы напрасно.
От Мухулая пахло конским потом и кислым кобыльим молоком, но сам он был чист, свеж, как жених, и ногти его были ровно обгрызены. В глазах поблескивали огоньки веселой готовности исполнить любое дело, коли того пожелает хан.
– Поезжай и проследи, чтобы Боорчу не наследил ни на земле, ни на воде… Ты знаешь, он верен и честен, но простоват и свиреп. Иногда чрезмерно, – хан прищурился, ожидая ответа на вопрос, которого Мухулай явно не ожидал.
– Всех нас допёк этот шаман, – уклончиво сказал тойон. – Надо спустить его черную кровь!
– На этот раз пусть будет без крови! – тоном доброго совета молвил хан, но такого совета мог ослушаться лишь безумец. – Я сказал!
– Ты сказал – я услышал!
…В стане Боорчу жизнь бурлила, как похлебка в казане. Люди сновали подобно переполошившемуся птичьему базару. Однако не сторонний взгляд отметил бы во всей этой сумятице подготовку к боевой вылазке. Да и главу ила – Мухулая – заметили сразу и провели его к своему тойону, который сразу же заявил, что намеревался отправить конного за Мухулаем.
– Я шел на север, да решил дать крюка и завернул к тебе. Нас никто не слышит?.. – Мухулай огляделся скорее для порядка, нежели опасаясь за соблюдение тайны, он знал, что Боорчу не из ротозеев.
– Если кто нас и слышит, так это Хохочоева смерть! Как бы ее не вспугнуть! – мрачно усмехнулся тойон. – А уж я знаю, как с ним посчитаться!
Мухулай тоже усмехнулся, спросив:
– Ну и как же ты, старый пес, намерен вырвать жало этого подлого змея? Насчет мыслишек-то у тебя под шапкой всегда было не густо. У иного чаще вошь в голове заведется, чем у некоторых тойонов мысль. Правда?
Боорчу не обижался на подначки старого товарища и даже любил его манеру общаться так, чтоб у собеседника начинала играть кровь. И он тут же отшутился:
– Правда то, что у каждого кобеля сзади то, что у мужчины спереди! Вот такую правду я знаю, а другую знает один Бог! Так послушай лучше умного человека и раздвинь мох в своих ушах: мы воспользуемся его же, Хохочоя, оружием!
Мухулай съязвил:
– Бубном, что ли?
Однако Боорчу уже не замечал или не хотел замечать подковырки друга и продолжал:
– Аччыгый-тойон претерпел от этого змееныша не меньше Хасара. Одних работников потерял добрый сюн! Разве не так? И мы завтра же отсылаем к шаману человека с известием, что Аччыгый-тойон с несколькими мэгэнами идут, чтобы учинить кровавую бойню в его стане!..
– Так он просто сбежит, как сайгак, – и ищи-свищи его по степи! – не понял замысла Мухулай, на что Боорчу не преминул обратить особое внимание.
– Да, старик, – сказал он, – ослаб ты головой, едва только стал главой ила! Не стало зубов в твоей некогда прожорливой пасти, – как дитя радовался своему хитроумию Боорчу, – но я тебе разжую!.. Да. Он известный заяц, и он сбежит. Но куда – вот вопрос!
– И куда?
– Да уж не к китайскому императору за плошкой риса, а к Чингисхану за помощью и защитой! – выпалил заветное Боорчу, и по лицу его разлилось выражение полного блаженства, вызванное сознанием своей исключительной сообразительности. Однако Мухулай поторопил:
– Ну и что дальше-то? Прибежит он в ставку, ну и что?
– А дальше для слабоумных. Аччыгый-тойон вскинется на шамана: «Ах ты, барабанная шкура! Еще несколько дней назад твои подлые слуги по твоему ничтожному указанию избили меня, ханского брата! А теперь ты еще и жаловаться сюда явился, хорек вонючий! А раз так – идем к хану вдвоем, пусть он нас рассудит!» – превосхищая недоумение Мухулая, Боорчу поднял руку, остановил готовый вылететь изо рта главы ила очередной вопрос. Затем продолжил: – Они направятся к хану, но сидящие в сурте тойоны изгонят их с криками: «Нечего тут, в великом сурте, околачиваться! Без вас тут у хана забот невпроворот, а вы тут толчетесь, обиженные нашлись, беззащитные выискались!» Тогда Аччыгый вытащит змееныша из сурта на волю, а тут уж и я его, дружка моего, встречу и угощу!
Мухулай судорожно перевел дыхание. Замысел Боорчу ему нравился, но почему он думает, что все так и будет, как в бабушкиной сказке?
– А если увидит кто? – нашелся он. – И почему ты уверен, что этот шакал на сей раз обойдет падаль?
– А куда ему деваться? – простодушно спросил Боорчу и повторил: – К китайскому императору?
– Смотри, на его стороне нечистые силы, – улыбнулся Мухулай, внутренне одобряя устройство западни по Боорчу. – И хан просил обойтись без крови.
– На его стороне – шайтан с шайтанятами и шайтаниха с семихвостой камчой!
– Эй, эй, распустил язык-то! – испугался Мухулай. – Накличешь беду!
– Ка-а-ак же! – самодовольно отмахнулся Боорчу и захохотал, предчувствуя конец козням Хохочоя. – А он… ох! А он… считает нас недоумками! Ха-ха-ха!
