Илдэгис бесстрашно прибавил себе год и сказал, что ему тринадцать.
– Мал ты для военных доспехов. Твои руки так тонки, что их можно продергивать в игольное ушко. Начинай изнутри, как из материнской утробы. И я ставлю тебя мыть котлы – там всегда будешь сыт. Ешь почаще!
И сталось.
Илдэгис мыл медные, бронзовые и глиняные котлы, в которых можно было сварить полтора десятка таких Илдэгисов зараз. Он никогда не выказывал усталости и не чурался никакой грязной работы. И старый кипчак Нурсул, кашевар, у которого он ходил в подручных, без Илдэгиса стал чувствовать нехватку чего-то важного и по-отцовски сблизился с мальчуганом. Он хотя и слыл человеком угрюмым и недоверчивым, но кому на таянье лет не хочется передать секреты кухни достойному и способному ученику? Так и Нурсул незаметно для себя приоткрыл любознательному мальцу тайны приготовления особых блюд, половецкий плов Илдэгис стал готовить лучше учителя. Кто знал, что в судьбе Илдэгиса именно это умение станет едва ли не главной тягловой силой. Умные люди говорят, что знание и умение за плечами не носить – этой поговорки Илдэгис не знал, но по природе своей был восприимчив к труду и знаниям.
– Христиане ведут отсчет времени от Рождества Христова, – говорил старик отроку. – А что, разве раньше на земле не было людей, а стало быть, и времени?
– Не знаю, – пожимал плечами Илдэгис, если плечи были не заняты. – Наверно, были.
– Наве-е-рно… – орудуя ножом, делал недовольное лицо Нурсул. – У всякого растущего дерева есть корни: разве его воткнули в землю, как копье? А вначале было семечко. Откуда оно взялось, скажи?
– От другого дерева!
– Ха! – Нурсул воткнул нож в землю. – А самое первое дерево откуда?
– Откуда? – готовился Илдэгис узнать эту великую тайну, но Нурсул вздыхал:
– Не знаю… Говорят, Бог сотворил… И нам с тобой дал свет, и нашим корням, и нашему семени… Мы давно живем… У нас было царство Дешт-и-Кипчак – царство городов, вся Великая степь, священная земля Тэнгри до пустыни Гоби… Да… Были времена. Весь мир мы держали как котел. И мы были главными кашеварами этого котла. Но почему мы не удержались?
– Ума не хватило. Возомнили себя богоизбранными, а всего-то были кашеварами… Ведь что главное в этом мире – это знать свое место… Иначе беда! Да-а-а… – и замирал, словно боясь мыслью заблудиться в воображаемых пространствах и потерять свое место. Потом одергивал себя: – Хватит! Разболтались! А кто работу делать будет!..
Шло время.
Следуя за войском, Илдэгис объехал множество земель. Видел многолюдные базарные площади, где ел огромные груши, которые внутри белы, как хлопок. Пробовал виноград и жирную рыбу, что привозили промысловые люди на продажу, стал различать пряности, драгоценные камни и диковинные жемчуга, выросшие на дне моря в створках раковин. Он видел умелых в искусстве прельщения женщин и женщин, упрятанных в паранджу, он наблюдал врачей и астрологов, умеющих читать судьбы людей по расположению звезд на ночном небе. И предощущение своей непростой планиды становилось в нем все острей. Он словно бы ждал перемен, перерастая свою стезю подручного кашевара. «Мы – кипчаки!» – думал он, когда становилось невмоготу от переизбытка сил.
И явился однажды Алпамир-бэсиэлджит.
Ничего не объясняя, он распорядился перевести Илдэгиса от кашеваров к конюшим. «Так! Начинается!» – окатило жаром Илдэгиса, который ждал судьбы, иначе зачем Господь подарил ему свет. Ведь он хотел быть воином, а конюшие – люди, близкие к войску, они движутся вместе с войском и не ходят по базарам, и день у них равен ночи.
Привычный к самому черному труду, к своим новым обязанностям он относился как к подарку свыше, и со временем почувствовал себя знающим лошадей человеком. Несколько раз он ходил в недальние походы вместе со свитой Алпамира, а по прошествии времени изменился рост Илдэгиса, определились черты его лица, походка. Руки стали способны удержать на аркане дикую кобылицу.
Как-то бэсиэлджит поманил его пальцем, объезжая табуны. Илдэгис подошел и встал перед ним на одно колено.
– Встань, кипчак! – доброжелательно молвил тойон. – Сегодня ты напомнил мне одного славного воина ханглы именем Байталай. Это был знаменитый мэгэнэй: силен, умен, красив и доблестен!
Боясь, что тойон спросит – не родственник ли юноша Байталаю и придется лгать, Илдэгис поспешил отвести этот предполагаемый вопрос своим.
– Что же с ним случилось? – с любопытством спросил он. – Он погиб?
– Кто знает! Тела его никто не видел… А в плену такого тойона держать бы не стали: он стоит многого золота мира! Богатство у его ног – лишь прах…
Илдэгис не остановился в расспросах:
– Что же, Тэнгри взял его живым?
– Зачем знать тебе то, что не вмещает человеческий жалкий умишко, а? Ты вот получше смотри за жеребятами! Они так же похожи один на другого, как ты на Байталая – смотри, не перепутай!.. – сказал хитрый бэсиэлджит, и Илдэгису стало страшно, что тот догадывается о его кровном братстве с Байталаем. – А Байталай пропал бесследно. Даже его мертвое тело было бы предметом торга. Ибо султан в пример другим его похоронил бы с великим почетом.
– Я бы тоже сражался за такого мудрого правителя, как Масуд-султан! – поспешно, но искренне сказал Илдэгис. – Только добиться бы доверия на службу, встать в строй.
На что тойон так же искренне ухмыльнулся:
– Подрасти сначала, барсенок! Жизнь умней нас с тобой! Станешь нужен, будешь востребован.
Так они и расстались, а спустя недолгое время Масуд-султан вызвал Алпамира в Иран и послал его командовать западной армией. В Арран же, где коноводил юный Илдэгис, выслал полководца по имени Суджурум.
Опечалился парень, надеющийся на покровительство Алпамира.
Мало ему, взрослеющему, было той работы, которая была ниспослана судьбой, он по-прежнему хотел стать воином. Но оказалось, что новый военачальник получил от старого кое-какие наказы. Он вызвал к себе Илдэгиса и на кипчакском наречии с произношением ханглы спросил:
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать, – ответил Илдэгис.
– Как так, если тринадцать, по словам Алпамира, тебе было в прошлом году?!
– Простите меня, о тойон, но тогда я прибавил себе год, чтобы мне дали работу! – Он склонил голову в знак признания вины.
– А сейчас говори правду! Ты в самом деле вызвался быть отданным в рабство?
– Да. Я хочу старанием и терпением выйти в люди. На родине мне места нет.
– Ты что, умнее всех? А?
– Я не могу знать мысли всех – я знаю свои мысли и отвечаю вам чистосердечно, – отвечал Илдэгис. – Я не боюсь говорить это, потому что верю вам, своему соплеменнику, и знаю, что ниже рабства только смерть. Так чего же мне бояться?
– Только такие вот сопляки и не боятся смерти, – проворчал довольный, судя по выражению лица, бэсиэлджит. – А не лучше ли быть черным человеком у себя на родине, чем султаном на чужбине?
