А ведь когда-то дед ему так и говорил:
– Внук мой, пока не поздно, уходи из этой степи, превратившейся в логово Сатаны, пока еще не сделали из тебя палицу, которою замахиваются или бьют других, пока не стал разменным товаром за чужой интерес, иди, куда ноги ведут, – советовал единственно родной человек на свете. – Мир под солнцем велик, белый свет открыт, может и подхватит тебя течение жизни, как щепочку, авось и пристанешь к прочному берегу. Никогда не оборачивай назад свои мысли, забудь, что у тебя есть родина. Здесь для честного человека не стало другой судьбы, кроме, как стать навозом. В здешних степях жизнь скоро не наладится. Так что, не теряй времени, лучше карауль двери чужих стран. Добрый человек, хоть соринку найдет, посмотрит милостивыми глазами. Запомни, выбирай такие края, где заночевало счастье, и которые избрало пристанищем изобилие: как говорится, от большого достатка хоть крохи, а бедняку – роскошь. Никогда не приставай к обездоленным, не водись с несчастными и увечными. Голод приставуч, худое заразно, так что обходи далеко стороной все это.
И тогда Игидэй ушел. Уже понимая, что маленькому сироте без многочисленной и сильной родни никогда не избежать участи раба и слуги, не видать иной доли, чем доля челяди. А в бесконечных междоусобных распрях между племенами и родами, на тропе вражды первыми жертвами всегда становятся именно такие черные нукеры, как он.
Игидэй все время шел прямо на запад, выбирал непроходимые, глухие места, обходил стороной многочисленные поселения, заходил отдохнуть на несколько дней, набраться сил к пастухам, когда становилось совсем невмоготу терпеть. Потому что имущие, богатые почему-то, как правило, оказывались наиболее безжалостными и скупыми, а бедные в большинстве своем – добрыми и нежадными. Временами хотелось остаться у пастухов на лето или осень, но слова деда будто подгоняли вперед.
Чем больше отдалялся он от родной земли, тем яснее становилась голова, и дышалось все свободнее.
По пути как-то встретил караван, состоящий из сотен верблюдов, как теперь он понимает, перевозивший рулоны шелков и множество всякой всячины из Китая. Первое время он служил подручным у найманских купцов за одно только пропитание.
Постепенно всем по душе пришелся этот шустрый смышленый мальчуган, всегда первым кидавшийся выполнять поручения, в любом деле проявлявший старательность. Сколько степей и пустынь он промерил вдоль и поперек босыми ногами, служа днем грузчиком, погонщиком скота, а ночами охранником. И своей прямотой, честностью, преданностью завоевал доверие. Ему давали самые важные поручения, обучали.
От природы наделенный способностями к вычислениям парень быстро освоил премудрости торговли, сам тоже начал постепенно набирать силу. Заметив это, взял его к себе в помощники купец Хайдар, потом он стал его доверенным человеком.
Один из самых влиятельных людей Найманского ила, купец Хайдар, мог бы сосватать свою единственную дочь за отпрыска самого знатного рода, но почему-то выбрал сироту Игидэя. Сколько ему пришлось выдержать нападок, стерпеть насмешек в ту пору от равных ему! Но мудрые – оценили его выбор. Поняли, что старый хитрец Хайдар поступает с дальним умыслом: знатный жених, привыкший жить на широкую ногу, не станет уважительно относиться к купцу, разбросает нажитое годами добро налево и направо. А скромный, без запросов, но очень работящий и толковый зять и голову в благодарности вечно будет склонять, и богатства только приумножит.
Даже став зятем богача, Игидэй все так же забывал за хлопотами о сне и еде, трудился от темна до темна. Ложился позже своих работников, а вставал раньше их. С тех пор, как взял Игидэя в зятья, пространство торговли купца Хайдара ширилось, будто река в половодье, а богатство разбухало, словно тесто на доброй закваске.
Обшаривая все закоулки ближних и дальних стран, купец Хайдар, как прозорливый человек, не ограничивался одной куплей-продажей. Он целенаправленно наблюдал за обстановкой, за настроениями и обучал этому Игидэя:
– Каждый умеет видеть видимое глазом, слышать слышимое ухом. А умный человек должен улавливать невидимое и неслышимое, предвидеть то, что только еще должно произойти.
– Хм, тогда нужно было родиться шаманом? – не понял Игидэй.
– А торговый человек, как и настоящий правитель, должны быть в своем роде шаманом. Научиться пропускать мимо ушей и глаз то, что тебе навязывают или предлагают в суете дня, и уловить важное для тебя, для твоего дела. А в том или ином событии установить первопричину явления, нащупать его корни. Только тогда научишься распознавать по неброским, незаметным для других признакам начало грядущего, так, чтобы события завтрашнего дня были неожиданностью для кого угодно, но не для тебя. Торговля может развиваться, если будешь шагать в ногу с жизнью: замешкаешься, не осилишь скорости течения, тут же всё начнет стопориться: то исчезнет сбыт, то не станет нужного товара.
Игидэй слушал тестя, не всегда понимая, иногда даже делая это для виду. Но со временем все слова его отложились в сознании и стали весьма значимыми. Что могло быть интереснее, чем стараться поймать миг, когда иные еще дремлют, и повернуть дело в неожиданную сторону, или вдруг начать осваивать торговое пространство там, где и копыто верблюда не ступало! И опять приходилось порой насмешки слышать, сладко тая в себе ухмылку, или даже раскатистый смех, которым пока еще для людских ушей не пришло время.
– Купец, думающий лишь о близкой выгоде, живущий одним днем, никогда не развивается, не разбогатеет, – говорил видавший виды Хайдар, глядя так, что казалось, он видит зятя насквозь. – Умный торговец должен подняться выше уровня простого обмена, жульничества и видеть оборотную сторону людских мыслей далеко вперед. Почему и к чему стремятся люди? Какая нужда наступает? Если правильно предположишь это, угадаешь их желания, получишь в десятки раз больше, нежели, если словчишь.
Теперь, когда старика нет в живых уже лет десять, можно только поражаться его дару предвидения.
Своим родным найманам он давно предсказал участь «недолговечных, пропащих людей». Говорил, что предпринимаемые меры обеспечат лишь скорый закат и полный крах: связали всех и каждого по рукам и ногам крепкими путами и решили, что нашли спасение. Заставить народ делать одно или другое принудительно можно ненадолго. А про вражду Тайан-Хана с братом своим Кучулуком однажды сказал так: «Эта вражда приведет потом к расколу всего народа, близкие роды пойдут друг на друга и страна погибнет».
Про кэрэитов, на взгляд Игидэя, весьма могущественных, выразился: «Будут жить одним Илом, пока цел этот старик, Тогрул Ван-хан, или поп Иван, как его еще называют. Помрет, сразу же распадутся». По поводу мэркитов, казавшихся непобедимыми, предупреждал: «Сторонитесь их, не надо там держать большие богатства, их непокорный, строптивый характер неминуемо приведет к беде».
Зато о монголах, которые тогда ещё воевали друг с другом, разделившись на десятки мелких враждующих групп, и близки были к вымиранию, заявил, что за ними – будущее. Недоверчивый ко всем правителям, он поверил в Тэмучина, как только пошла о том молва: «Монгольский вождь поднял знамя древнего закона, единого для всей степи. За ним – непреодолимая сила». Это сейчас для всех очевидно, а в те годы его слова многими воспринимались как старческий бред или даже предательство. И уж совсем казалось это немыслимым делом, когда Хайдар, возвращаясь из Китая, нарочно сделал крюк, чтобы встретиться с Тэмучином, а потом почти никому еще неизвестному, юному хану, сильно пострадавшему в войне с кэрэитами, стал помогать деньгами и товаром.
