* * *
Алтынай скоро обратила внимание на то, что Барчук, раньше не показывавшийся по нескольку месяцев, теперь зачастил в ставку молодой жены под любым, даже и незначительным предлогом. Пока проходили тумэны Джэбэ, сам напросился выполнять разные мелкие поручения, с которыми справились бы и без него. Джэбэ доволен был: «Какой радушный правитель!..» А Алтынай было так стыдно…
Ей сразу не понравилось, что Барчук слишком уж подробно расспрашивает монгольских воинов обо всех мелких деталях воинского обихода, что на ее взгляд совсем уж не подобало делать правителю, и поначалу даже показалось подозрительным. Пусть он хоть как радушен и прост по нраву, но все же не след правителю всех уйгуров целыми днями водиться, как с равными, болтать с черными нукерами.
И поэтому велела приближенным разузнать, в чем же дело. Оказалось, Барчук взялся переделать свой худосочный сброд, который он именует армией, по точному подобию войска монголов. А зачем ему это нужно, никто не знает.
И однажды Алтынай, обдумав все эти невнятные сведения, решила вызвать своего мужа. Всегда безотказный, он и на этот раз не заставил себя ждать. Быстренько явился, ступая неслышно и вкрадчиво. За семь лет Алтынай прекрасно изучила его характер. С первых же дней она намеренно, хотя, может, и слишком жестко подавила его, и без того привыкшего подчиняться женщине, своим властным весом и характером, разговаривала повелительно.
И сегодня Барчук, как-то смутившийся, когда заданы были ему первые вопросы, показавшийся еще меньше своего небольшого роста, стоял перед ней, едва ль не виновато опустив голову.
– Ну, и с кем же это ты собрался воевать?
– С мо… С монголами.
– Что-о?! – от неожиданности даже рассмеялась она.
– Ты не поняла. Хотел сказать, что хочу с монголами отправиться в поход. Если б ты… скажем, велела им взять меня с моим тумэном. Об этом и хотел просить тебя…
– Ах, вон как… – Алтынай усмехнулась. – Как я вижу, ты за эти полгода успел подробно ознакомиться с устройством настоящих монгольских войск. Понимаю. И теперь скажи мне, как ты себе представляешь это, каким образом ты сможешь наравне с ними, такими опытными и закаленными, действовать в походе и сражении? Сможет ли тысяча твоих людей оказаться на лошадях, пока сосчитают до десяти после команды, выстроиться в ряд, пока досчитают до двадцати, и тронуться рысью с места к двадцати пяти? А ведь в сражении стоит кому-то отстать хоть на несколько шагов, сразу же прогнется, нарушится линия, сплоченность строя… Не окажется ли так, что вместо помощи вы будете лишь обузой?
– Да я понимаю это…
– А раз понимаешь, зачем просишь о невозможном? Война – это совсем другое занятие, это не ваша торговля и охрана караванов вперевалку. Даже я знаю, женщина, что за несколько лет военному делу не обучиться. А ты хочешь так вот сразу…
Алтынай в гневе слишком резко, может, отрезала и тут же пожалела об этом. Что за существо такое человек, что всегда набрасывается на слабого, покрикивает на послушного, отводит на нем свой же, чаще всего потайной, недостаток характера? Ну да, много ей пришлось за эти годы молча сносить издевок, интриг от так называемой «хозяйки», лишь бы не сорваться, не обострить отношений. Сама была готова все принять, оправдываясь перед собою тем, что «это ниже моего достоинства»… Но это перед собой – а перед другими?
– Я не говорю, что смогу равняться с монголами, – тихо, но упрямо произнес Барчук, не поднимая глаз. – Понял, что как бы ни муштровал своих людей, мы не сможем не только встать в их ряды, но даже просто угнаться за ними. Но ведь в войске и других работ много. Наверное, требуется помощь и чернорабочих, охранников, грузчиков, конюхов… Да мало ль кого. Мои люди привычны к такой работе и долгой дороге… А по пути и учиться будут.
– Разве только так… Ну, ладно, такое я одобряю. Только ты вот что… Вели своим людям подготовиться как можно лучше. Чтоб я потом не слышала всяких слов: уйгуры, мол, такие-сякие… Я жена уйгурского хана, их позор – мой позор. Так им и передай. Договорились?.. Я сказала!
– Ты сказала, я услышал. – Барчук вскинул глаза. – Мы отбираем лучших из лучших. А желающих идти много.
– И сколько человек отберешь?
– Два тумэна.
– Это слишком много. Хватит пока и одного тумэна.
– Хорошо… Ты бы поговорила с отцом…
– Поговорю.
– Ну, вот и ладно! – Бедный Барчук, довольный уже тем, что хотун согласилась, улыбнулся благодарно, будто уже встал в монгольские ряды. – А уж мы постараемся.
– Теперь вот что… Все устройство, традиции твоего войска основаны на традициях здешних и западных войск, так?
– Конечно… Ведь мы жили то с кара-китаями, то с сартелами.
– Вот в этом и есть твоя беда.
– Как это?! – изумленно посмотрел Барчук на свою жену.
– Сколько уже я твержу всем вам о Джасаке монголов, язык намозолила, а вы во внимание не принимаете. Даже сам ты в нем еще не разобрался.
– Так ведь я вроде знаю Джасак… – Барчук по-ребячьи почесал затылок. – Нет у нас никого, кому бы Джасак не нравился или кто был бы против него…
– Неужели смели бы не принять его? Нет уж, молчите, раз согласились следовать за нами… – голос хотун зазвенел металлом, и Барчук опять опустил глаза. – Я про другое говорю. О том, что вы поверхностно понимаете Джасак, наш устав монголов, не вдаваясь в суть, в его содержание. Ну, например, вот ты отправился уже с Джэлмэ, возглавив свой тумэн. Как поступят твои люди при виде пасущейся овечьей отары на землях кара-китаев?
– Как поступят? – Барчук смешался, не то что не зная, как ответить на этот простой вопрос, но, скорее, боясь неверным ответом опять рассердить хотун.
– Ну?! Говори же!
– Так… так они ж голодные будут, столько времени в дороге, без мясного, – сказал честно Барчук, хотя и знал, что дает неправильный ответ. – Смотря по обстоятельствам…
– Ну вот! Только закипят котлы над кострами, как прибудут тойоны-сурджуты, арестуют виновных и отведут вместе с пастухом, чье стадо пострадало, к Джэлмэ. А тот сразу же прикажет отсечь головы двум-трем грабителям и распорядится выдать потерпевшему столько голов отборных лошадей, сколько баранов вы съели.
– Ну да, это-то я знаю…
– Да и не только это. Ваши люди привыкли еще до конца сражения бросаться в грабеж и мародерство. А у нас это строго запрещается. Нукер не должен оставлять свое место в строю открытым ни на один миг, не отвлекаться в сторону, пусть хоть там слиток золотой с конскую голову… Без разрешения, приказа – ни шагу в сторону! Хоть это вы знаете?
– Знать-то знаю, но, по правде говоря, не совсем понимаю. Зачем и как, даже под страхом казни, можно заставить выполнять такой жестокий приказ человека, разгоряченного… да нет – обезумленного боем, видом крови? – недоумевал искренне Барчук. – Если честно признаться, это для нас непонятно и почти невозможно. Вы ведь, в конце концов, зовете воинов в поход, разжигая в них жадность к богатству, маня их богатой добычей, возможностью того же грабежа… За что и почему должен воевать, а то и умирать простой нукер, если он не имеет права ни на что… Даже добычу схватить не может без приказа?
