– Пусть глава илчи ответит на такой вопрос очень просто… – сказал Джэлмэ. – Пусть скажет, что ничего не знает, что в Ставке ему про это ничего не говорили… Может, просто донесение не успело дойти. Пусть говорит: да, ему известно, что в том направлении в Тургайских степях стоит наш северный фланг – охранное войско, с приказом не входить в боевое столкновение с султанской армией, вести себя как союзники. А если что-то и произошло, то это чистое недоразумение, за которое с командующих строго спросится…
– Можно мне высказать свое мнение? – тихо попросил Махмуд и, когда хан кивнул разрешающе, продолжал: – По-моему… А по-моему, парни очень правильно поступили, что ударили по войску султана, дали понять, кто хозяева положения… Потому что надо, а в этом случае просто необходимо было дать им почувствовать нашу настоящую силу. Я и раньше говорил, что султан слишком возгордился – без всяких на то оснований. Какой еще нормальный правитель станет воевать с центром собственной религии и оспаривать духовную власть у потомков самого Пророка?!.
– Возможно, он и ошибается… Нет-нет, султан в последние годы добился многого из того, чего хотел, завоевал и присоединил к себе земли аж до Южного моря. Он в несколько раз увеличил свои владения, так что вроде бы имеет основания для гордости, – усмешливо сказал хан, глядя на Махмуда. – Считаешь, этого недостаточно?
– Так ведь противники-то оказались слабоватыми! Я кое-что слышал об этом. Почти все те страны были изнурены внутренними распрями, придворной грызней. Да и сама его держава стала еще рыхлей, неуправляемей…
– Ну, кто там знает… – Хан скептически кашлянул, он не любил недооценивать возможного противника. – Я же хотел бы договориться с султаном мирным путем, не угрожая ему силой. Ну, звякнули железом, ладно… Но ни у кого из нас нет причин завидовать друг другу. В моих пустынных степях нет ничего привлекательного для него. Да и мы совершенно не претендуем на его земли, подобные горячей сковороде. Если бы мы с ним ударили по рукам, у меня появилась бы надежная стена на западе, а у него – на востоке… Чего бы, казалось, проще и выгодней? – Хан повернулся к Дабану. – Не так ли, Дабан? А потому хлопочи о нашей с ним встрече. Я все сказал, что хотел.
– Ты сказал. Я услышал…
– До отъезда еще раза два встретимся, обговорим кое-что.
Из ханского сурта Дабан вышел воодушевленный, с окрепшей уверенностью в себе, с новыми мыслями о предстоящем деле. Он только теперь по-настоящему начал понимать, что великая задача, возложенная на него, – признак бесконечного к нему доверия. И чтобы оправдать его, он готов был на всё.
* * *
– А плохо, что ты не едешь с нами, – сказал Дабан, увидев купца Махмуда, поджидавшего его у сурта.
– Что делать? Хан решил отправить меня в Китай. Догадываюсь, Мухулай-Гоа, наверное, попросил, – на широком лице Махмуда расплылась довольная улыбка.
– Тебе не очень-то хочется, видно, к себе домой ехать? Но почему?
– Что значит наше желание… Хан сказал – судьба сказала, – Махмуд усмехнулся, постоял, повернувшись в сторону далеких гор. – Конечно, тоска по родной земле кого не гложет… Но там сейчас такая обстановка, что никакой высокий чин, никакое богатство не дают уверенности в завтрашнем дне, не знаешь, что и ждать впереди. Там любого можно оговорить, обвинить в чем угодно – и этому поверят. Или сделают вид, что верят, и зиндана не миновать… А здесь я уверен, что ни один волос не упадет с моей головы, если сам не совершу что-то неподобающее, непотребное.
– Как же так? – Дабан очень удивился, услышав для него совершенно неожиданное. – Ведь это страна с древними устоями и существует же там какой-то порядок. А кроме того, множество законов…
– Законов, конечно, хватает, но каждый, кто имеет хоть какую-то власть, поворачивает их, как ему угодно. Так что, к сожалению, правду там найти средь всякого начальства трудней, чем воду в пустыне. И сам султан Мухаммет, вдобавок, совершенно непредсказуемый правитель… – Махмуд горько вздохнул. – От него можно всего ожидать, капризен, как избалованная женщина. Любой пустяк может вывести его из себя, и тогда жди беды. Или же спрячет все когти и зубы, притворится таким простаком, что ничего путного выговорить не может. И тогда сразу же оживляется, наперебой болтать начинает его подхалимское окружение. В выигрыше остается тот, у кого язык лучше подвешен…
– Так посоветуй мне, как лучше вести переговоры.
– А мой совет совсем простой. О чем бы ни пошел разговор, ты должен гнуть свою линию, сводить все к своей главной цели. Это, во-первых, получение твердого согласия на организацию личной встречи двух правителей и уточнение порядка проведения ее, места и сроков. О мире же они сами договорятся. Во-вторых, Шелковый путь. Попытайся как можно больше говорить о привлечении их к очистке Шелкового пути от мошенников и разбойников, установлении на своих участках твердого и честного управления, создании летучих отрядов охраны. И, разумеется, Мухаммет сам или его люди будут всячески испытывать тебя, постараются прощупать слабину, отвлечь от главного. Будут уводить разговор в сторону, обострять внимание на каких-то пустяках, придираться к ним… Но ты не поддавайся. Не проявляй интереса ни к чему другому, что будут предлагать…
– Ну, например?
– Тебя, молодого человека, наверняка попытаются прекрасными женщинами увлечь, это у них водится…
– И как в таком случае быть?
– Скажи, что Джасак запрещает. Ведь это и на самом деле так.
– А они что, знакомы с нашим Джасаком?
– Конечно. Шпионство чрезвычайно развито у них. Потому будьте очень осторожны в разговорах со своими о секретных вещах, да даже о самых обыденных. Там и стены имеют уши – в самом прямом смысле. Отклоняй все попытки вовлечь тебя в какие-то сомнительные договоренности, в какие-то поездки и прочие приключения, будь готов давать на все верный и четкий ответ. Ну, например, «так поступать мне нельзя по Джасаку» или «это я не имею права решать один, мне нужно посоветоваться», или «это может решить лишь хан»… Продумай, как отказываться, не обижая их.
– Но скажи, Махмуд-ага, пройдут ли переговоры удачно, согласится ли султан Мухаммет на личную встречу с ханом? – стесняясь, что так настаивает перед старшим по возрасту, но все же спросил он прямо. – Как он поступит, по-твоему?
– По-нашему, он обязательно должен согласиться… Но это по-нашему, по-разумному. А кто знает, что взбредет в голову этого капризника? Хотя ведь договор с Чингисханом ему выгоден даже больше, чем самому хану. Султана со всех сторон окружают враги. Сам же он сейчас слаб, как никогда, но вряд ли осознает это, понимает по-настоящему. Его непомерное высокомерие, уверенность в избранности, отождествление себя с самим Богом, презрение ко всему остальному миру… Нет, всё это рано или поздно навлечет на него беду.
– Неужели даже так?
– Так, сынок. Гордыня – страшный порок, которого опасается любой здравомыслящий человек. Я же считаю, что это болезнь, причем трудноизлечимая. И много государств она погубила… – Махмуд многозначительно помолчал, будто давая осмыслить сказанное. – Киданей погубила, затем и джирдженов тоже привела в гибели она же. Не выдержали сияния взошедшего на короткое время на их небосклоне солнца, пригревшего их, начали топтать, угнетать, унижать такой древний и великий народ, как китайцы, вот и сломали себе хребет…
