Оттуда, где стоял старик Аргас со своим мэгэном, люди, сгрудившиеся в низине, были видны как на ладони. Старик, зная заранее, чем все это закончится, собрался было перебросить свою ставку в другое место, но, к счастью, получил приказ двигаться в сторону крепости Джент.
Шустрые подопечные его уже прослышали где-то, что всех собранных в низине пленных должны казнить… И были огорчены, что их лишают возможности увидеть это воочию, насупились лицами, ворчали между собой:
– Вот всегда так… Что мы, маленькие, что ли?!.
Но что они могли сделать, когда был приказ? Под звуки барабанов расселись по коням, выстроились колонной, быстрой рысью двинулись на запад.
Савве же, как вновь назначенному главе Сыгнаха, пришлось остаться. Он смотрел полными слез глазами вслед ребятам, с которыми провел вместе столько уже времени, и никак не хотелось ему оставаться здесь, посреди враждебного народа, пусть даже с советниками и войском. Теперь он был окончательно отлучен от друзей и военной судьбы, о которой мечтал, как едва ли не всякий юноша. Отныне призван он управлять чужим краем, заниматься тем, в чем пока никак не разбирался, наживать нелегкий и, пожалуй, горький опыт человека, отлученного от всего родного.
* * *
Сыгнах остался позади, окутанный пылью и дымом еще курящихся пожарищ. Впереди показалась долина, полого уходившая к берегам большой синеющей реки. И вдруг чей-то чистый юношеский голос затянул известную всем песню:
Друг милый, нам с тобой
Встретиться больше не суждено.
Я, несчастный, ухожу навсегда,
И имя мое забудет народ…
А ты большее счастье найдешь.
Другого в счастье своем искупаешь,
Заветные слова ему ты скажешь,
Славным именем своим украсишь!..
Аргас сперва как-то и не обратил внимания на слова песни, заслушался, поддавшись особенной, какой-то внутренней притягательной силе напева, но вдруг спохватился, опомнился, уловив совсем уж грустные слова, дернулся: «Да это же Джамуха!..» Опять горесть, опять плач этого проклятого Джамухи, его песня!.. И разве можно это назвать песней? Одно стенание и вой в ней, раскаяние, извечные причитания… Но почему этим сопливым мальцам его песни, полные ядовитого разочарования, порожденные неудачами и несчастьем, а то и бессильной яростью, так нравятся, почему они так притягательны для них?
Но ты меня не приласкал
За век мой короткий ни разу,
Опорой не послужил ни разу
Ни в радости, ни в горе…
Милый друг, ухожу далеко,
В страну неведомую ту.
Ухожу с обидой и слезами,
Я – осколок исчезнувшего рода…
Но откуда же обаяние в них такое?!. Какие горькие и в то же время щемящие душу слова, способные пронзить даже и каменное сердце: «Ухожу с обидой и слезами, я – осколок исчезнувшего рода…»
«Ох, грех это, грех… – бормотал он под нос себе, качал головой. – Конечно, тяжелей любой тяжести такая судьба – остаться последним из всего своего истребленного рода… Ведь какое это великое счастье, какая могучая поддержка для духа твоего – чувствовать себя частицей большого и сильного, славного рода, ощущать надежную опору в его плотных рядах!..»
Вот и все, друг мой, мы с тобой
Отныне не встретимся никогда,
Я, несчастный, ухожу навсегда,
И имя мое забудет народ…
Песня вдруг смолкла… Юные вояки и сами хорошо понимали сейчас, что эти выжимающие слезы горькие слова никак не идут ни к сегодняшнему, такому сияющему солнечному дню, ни к их победному настроению – ведь и они участвовали во взятии крепости, они победители тоже…
Немного замешкавшись, юнцы, теперь уж хором, запели свою давнюю песню:
Клянусь
Зарею дня рождения своего,
Тем, что обратно в могилу сойду,
Счастьем молодца стрелу в руках держать,
Судьбой его пасть от стрелы…
Клянусь
Радостью сына, встречающего мать,
Горестью расставания с землей родной,
Косою матери, до пола достающей,
Темными очами расставания:
Что ни шаг назад не отступлю,
Что назад не поверну,
Пусть один из нас непременно падет,
Пусть один из нас одержит победу!..
Хотя старик ехал все так же молча, с непроницаемым видом опустив глаза, головы ни разу не повернув к ним, его глазастые и сметливые птенцы сразу поняли, что и эта песня не совсем по душе ему.
И опять тот первый, чистый и звонкий голос запел совсем другую, боевитую песню, и тут же ее подхватили другие:
Резвый конь ржет на дворе –
Пора в путь-дорогу дальнюю.
Черная кровь бьется в жилах –
К беспощадной я битве готов.
Кто стремится вперед – тот счастлив,
Кто врага сокрушил – тот и силен,
В пути, битве и на войне – именно я –
Частица силы могучей!
Пусть в битве неравной
Погибну, в сердце пораженный,
За участь превратиться во прах
Судьбе от души благодарен буду!..
«А вот это уже лучше… Но кто же это поет-то? И голос такой вро-де знакомый, но что-то не могу припомнить… – подумал Аргас. – Ох, много их у меня, звонкоголосых!» И даже вздрогнул от узнавания: так это ж сын мой, Чолбон… он, точно! Но старый волк, прекрасно чуявший, что к нему сейчас обращены сотни испытующих и любопытных глаз, лишь погладил бороду и сделал вид, что зевает…
Оказывается, это Чолбон! Нет, ты только посмотри на этого стервеца… Не кого-нибудь, а отца поддразнивает – зная, как это сделать!.. Но какую связь могут иметь с Джамухой эти дети, родившиеся уже после его злополучной гибели?.. Как ни удивляйся, а все равно эта незримая нить, их связывающая, существует. Более того, такая прочная – словно веревка, скрученная из полос кожи, способная потянуть не то что человека отдельного за собой, но целые мэгэны этих юнцов…
Нет, все же поразительно это! Если полезные, нужные мысли, укрепляющие, развивающие человека, ты втолковываешь им с огромным трудом, без устали твердя в течение многих лет, то слова упаднических песен-стонов Джамухи, сеющих смуту и сомнения в душах, разоружающих волю человека, вселяющих неуверенность и непонятную тоску, почему-то сразу хватают за сердце, безо всяких объяснений понятны всем… Вот почему? Неужели же потому, что по природе своей человеку ближе, родней всякая слабость, жалоба, желание повиниться и покаяться… Как ребенку, да, перед безжалостностью и сокрушающей силой этого мира? Да, сила эта страшно велика…
Но развиваться, учиться чему-то хорошему всегда трудно, это все равно, что человеку восходить на высокую гору. А упадок, разрушение, ослабление происходят очень быстро и как бы сами собой, без всяких усилий с твоей стороны – и, может, поэтому так легко заманивают, имеют такую власть над волей человека, привлекательность, околдовывающую силу?.. Стоит хоть раз послушать песни Джамухи, как они тут же проникают в самую душу своей тоской по несбывшемуся, и тоска эта начинают свивать там себе гнездо…
