Остановиться в отеле было идеей Гранта, тут имелась охрана, хорошие номера и обслуживание. Это как нельзя кстати, потому что делать что-то не было желания. Я вообще желала закрыться в раковине и не высовывать нос, подобно крабу, ну, может, если только для перекуса. Морщусь, перемещая удобнее ногу, подкладываю еще одну круглую подушку под нее. Мое ленивое отслеживание бабуинов прыгающих по веткам деревьев перебивает глухой стук удара кольца для полотенца об дверь.
Мужчина выходит из ванной комнаты решительным шагом, но замирает при виде проснувшейся меня. Пульт падает мне на живот и скатывается на край кровати от неловкого движения, стоит мне засмотреться на его согнутую руку, зажимающую белоснежное полотенце, и бугрящиеся мышцы. Я не уверенна, что живые люди могут выглядеть так божественно! Очень медленно скольжу взглядом по влажной коже груди, покрытой густой порослью кучерявых волос, шесть кубиков, как стиральная доска. Всепоглощающая картинка становится разрушительной. Сексуально привлекательное представление, завершает тонкая ниточка волос, спускающаяся от пупка к еще одному разочарованию в моей жизни. Это чертово полотенце! Оно низко закреплено на бедрах, свисая, доходит чуть ли не до колена, закрывая загорелое красиво тело. Самым сложным для меня оказывалось сделать вид, что Грант не интересен. Не имеет значения мое практически приподнятое на кровати туловище, зависшее на локтях. Все еще убеждаю себя, что не заинтересована в этой демонстрации голого мужского тела, даже если она и не была намеренной.
Боковым взглядом ловлю движение, Грант продолжает натирать свою голову, ероша черные локоны и приводя их в ужасный беспорядок. Затем этим же полотенцем он проводит по груди, и какие там бабуины? Или что показывают? Если все внутренности бьют тревогу! Освобождаю одну правую руку, снова беру пульт и делаю чуть громче. Ложусь удобнее, устраивая целое шоу, Грант будоражит мое воображение. Стоит ему сделать шаг по направлению к шкафу, я тут же поворачиваю голову и пялюсь на красивые мышцы спины, и идеальный, круглый…
— Ты звонила Кэрри? — его голос, как раскат грома, от неожиданности снова роняю пульт теперь уже на пол, тот с грохотом падает, и из него вылетают пальчиковые батарейки.
Я отмалчиваюсь, еще до конца не осознав, что именно он спросил. Слишком сильно увлеклась разглядыванием, в свое оправдание могу сказать, что это нормально взять мою жизнь до его появления, там негде было печать поставить. А теперь я только и делаю, что пялюсь… на него.
— Все нормально? — Он накидывает на себя гостиничный халат, затем идет мимо меня, сжимая в кулаке боксеры.
— Неловко повернулась, — фоном транслирую свою тупость, он выглядывает из-за угла ванной комнаты, сморщив лоб.
— У тебя что-то болит? — Выходит, затягивая пояс на талии. — Твои щеки покраснели.
— Ты прикалываешься? — Раздраженно сползаю с кровати, собираю батарейки и раздраженно вставляю их в пульт. — Вокруг люди умирают, а ты ходишь, в чем мать родила, и задаешь вопросы о моем состоянии? Есть вещи поважней твоих голых ягодиц!
Знаю, что это выглядит как издевка, но мне необходима передышка.
— Подожди минуту. — Он кладет свои пальцы поверх моих, не отбирая пульт, засовывает заново батарейки, теперь уже правильной стороной, и наши головы соприкасаются. — То есть, ты сейчас хотела напомнить мне про проявленную мной циничность и сделать вид, что чем-то отличаешься от меня?
Отдаю ему пульт и усаживаюсь на край кровати. Бесполезно, он все и так знает. Да, мне проще отвлечь его внимание от моей озабоченности, прикрываясь произошедшим. Он берет телефонную трубку и на красивом, мелодичном испанском разговаривает с обслуживанием номера. Все это время мне остается только наблюдать, как на экране отматывается репортаж об млекопитающих и их жизни, в какой-то момент он нажимает на паузу и кладет трубку.
— Сейчас привезут наш завтрак, и я хочу кое-что обсудить с тобой. Только будет лучше, если ты наденешь что-то более, — он тянет свои пальцы к моей груди, поймав мой тяжелый взгляд, машет в воздухе, — просто переоденься.
Мужчина теряется на балконе, пока я привожу себя в порядок. Быстро чищу зубы, расчесываю волосы и надеваю его чистую одежду. И замечаю странность, после него в душе вытерты зеркала! Он только что получил от меня еще пару звезд на своем нимбе, не сотвори себе идола. Спать в его футболке это одно, но вот надеть свежую и гигантскую, подвязать тренировочные штаны, а затем подкатать, вообще интересно. Я сейчас похожа на индейского торговца в шароварах и безразмерной кофте, все лучше звучит чем «пугало». Мои вещи сдали в прачечную по прибытию, так как, вылезая из машины, я умудрилась залезть в грязь. После дождя так часто бывает, но обтереть все колеса, решила, видимо, вспомнить детство. Да и зачем нужна такая высокая машина?
Я слышу, как кто-то стучит, зачесываю волосы назад, поиграв с резинкой, решаю оставить их, как есть, распущенными. Это хоть как-то скрасит мой внешний вид. Выхожу из ванной комнаты, направляюсь на широкий балкон, усеянный зелеными листьями и цветущими растениями. Грант сидит на одном из белых стульев, размешивая тростниковый сахар в чашке.
— Они на тебе смотрятся лучше, чем на мне, — он улыбается и указывает на стул. — Я могу принести тебе кресло.
— Конечно, это лучший комплимент, которым меня награждали. У нас с тобой одна ширина бедер. Отлично. Не стоит утруждать себя, справлюсь со стулом. — Я не знаю, откуда у меня этот тон, и, судя по его нахмурившимся бровям, мне это не сойдет с рук. — Ты не сильно переживаешь о смерти Саванны. Признайся, что там, в комнате, тебя интересовала моя грудь больше, чем смерть одной из твоей команды.
Наклонив голову к плечу, губы мужчины вытягиваются в тонкую нить. Он берет телефон, не заинтересованно смотрит видео, дважды прокручивает его туда и назад, и всей его реакцией на происходящее является тихое хмыканье.
— Признаюсь в том, что меня всегда интересовала только ты одна. И никогда не скрывал этого. Задавая подобные вопросы, будь готова ответить на них сама. Все чаще сталкиваюсь с твоими нападениями. Что это? Ревность? Собственничество? Или желание сделать меня хуже чем, я того заслуживаю? — Деловито развалившись на стуле он отпивает свой напиток. — Теперь ответь, ты переживаешь о ней?
— Нельзя сказать, что я не переживаю. — Усаживаюсь напротив него. — Она была частью твоей команды. Переживать должен ты. — Он ждет, что я скажу дальше. — Я тебе о том, что так нельзя относиться. Да, признаю, она мне не особо нравилась, и считала ее соперницей, но разве ты не обязан сделать печальную физиономию?!
Мужчина надевает солнцезащитные очки, выглядя при этом сногсшибательно. Черные стекла скрывают от меня его глаза, но две глубокие морщины между бровями так и не проходят. Он психует, но старается держать себя в руках.
— Ее час все равно пришел бы. Сегодня или завтра. Люди смертны, и в этом их огромный минус. Они забывают, что, по сути, они бомбы замедленного действия. Будильник, встроенный в механизм, однажды разрушит их, сработает, и все, что от них останется, это оболочка. Я нигде не видел настолько сильной зависимости от времени и таким глупым его распоряжением. — Как ни в чем не, бывало, он размазывает масло по тосту. — Человек рождается, сначала его родители подгоняют время, быстрей бы начал ходить, говорить, пошел в школу. Потом ребенок включается в эту политику, и ему не терпится скорей вырасти, жениться и так далее. Когда смеются над временем, ускоряют его, оно становится неумолимо. Его уже не остановить, оно движется с такой скоростью, что им и не снилось. И в один момент раз — и не стало человека. Так стоило ли подгонять его? И потом сокрушаться, отчего ты был с нами так мало?
