И моей, по всей видимости.
— Жутковато, не находишь? Будь у тебя в подвале труп той невесты, это было бы рассказано всем? — я говорю это, не обдумав, не узнавая себя.
— У меня нет трупа невесты. Кто-то любит исчезать до того, как я мог бы успеть сделать приятное предложение, — серьезно говорит он.
— Значит, это был не твой человек, не переживай. — Хлопаю его по плечу и прохожу в кухню, стены которой оклеены оранжевыми обоями в ослепляющих подсолнухах. Мозаика на стенах синего цвета не гармонирует ни с чем, она будто прилеплена сюда нечаянно. Как клякса посреди этой белиберды на стенах и потолке. Не знаю, каким словом назвать весь этот дизайнерский шик, не обидев присутствующих. Но это безвкусица. Как и шумный район. Я пытаюсь собраться с силами и сказать то, о чем думаю. Надо покинуть это место и найти нечто более подходящее. И будто чувствуя мою неуверенность, передо мной возникает Эрнесто со стаканом в руке.
— Андреа, люди, живущие здесь, не способны на осуждение, не умеют завидовать и не станут злорадствовать, они всегда рады помочь, поддержать, посмеяться и поплакать вместе с тобой или над тобой, если ты позволишь. Поверь мне, ты научишься быть вновь жизнерадостной. Пару недель и все будет замечательно. — Он предлагает мне свой локоть, выставляя его вперед, чтобы я смогла зацепиться за него. — Я положил твою сумку в хорошей комнате. Тебе она понравится.
Мы поднимаемся по винтовой лестнице, и он ведет меня по коридору мимо двух других дверей, в самый конец. Деревянная дверь открывается, как только он надавливает на металлическую ручку. Наполненная искусственным светом, комната чем-то напоминает мою в доме родителей. Отдаленно. Нежно-сиреневые стены, несколько нейтральных картин, широкая кровать, укрытая пледом ручной работы, и подушки, которых не счесть. Можно устроить себе укрытие из них при желании. Плетеная мебель, стоящая у дальней стены, с пузатой синей вазой, наполненной цветами, которые я видела растущими вдоль дорожки. Эрнесто раскрывает воздушные, белоснежные тюли и двери, ведущие на широкий балкон. В комнату мгновенно врывается удушающая духота и шум с улицы.
— Это задний двор, ночью здесь очень тихо, и всегда дует прохладный ветер. Возьмешь с собой мятный чай и будешь наблюдать за огнями центральных улиц. — Доброта, звучащая в его голосе, заполняет постепенно мое сердце, заставляя его медленно таять.
— В стране вечного солнца, музыкальных людей, шумных детей, ароматного кофе и свежих сочных фруктов, — спокойно говорю я, наблюдая, как в доме напротив, на балконе сидит пожилая женщина, а рядом с ней ребенок, энергично размахивающий руками. — Я так хотела посмотреть эту страну, ощутить, насколько здесь все замечательно, когда были живы родители. После всех рассказов мне не терпелось погрузиться как можно скорее в эту атмосферу. А теперь, оставшись без них, я не знаю, как сбежать от всего и в тоже самое время оставить в памяти о них хоть что-то. Почему так?
— Надо спокойно отпускать своих родственников к Богу. Нам с детства объясняют, что именно надо ценить при жизни. Ты придешь к этому, корасон. Дай немного времени. — Он протягивает мне конфетку, вытащив ее из круглой стеклянной вазочки, стоящей на столике.
Я раскрываю шелестящую обертку и отправляю конфету в рот, у меня неожиданно появляются слезы из глаз от остроты, попытавшись выплюнуть ее раньше, чем она обожжет мой рот, я нечаянно раскусываю середину. С удовольствием пробую странный и очень непривычный вкус, от которого невозможно остановиться смаковать. Вытираю выступившие из глаз слезы и широко улыбаюсь от новых ощущений.
— Конфетки чили. С ума сойти! — восклицаю я. — Чувствую, Мексика меня еще удивит.
— Не сомневайся. — Мужчина выходит из комнаты, оставляя меня в одиночестве стоять на балконе.
Может, стоит попробовать окунуться в жизнь местных жителей. Провести время с пользой, начать жить.
Глава 3
Каждое пробуждение по-своему прекрасно, будь оно высоко в горах, когда громкий крик птицы будит тебя, или в палаточном лагере, разбитый в джунглях, — звуки природы ласкают ухо, и есть в этом определенная сладость. Но сейчас я уже битый час зажимала свою голову маленькими подушками, хаотично раскиданными по кровати. Эти звуки невозможно было заглушить ничем. Откидываю подушки в стороны, устремив свой взгляд в белоснежный потолок, убираю длинные пряди от лица и смотрю в пустоту. Я сейчас чувствую себя на пытках инквизиции — духота, детские визги, будто раздающиеся откуда-то снизу, и монотонный стук то и дело захлопывающейся и открывающейся двери. Два часа, что можно делать два долбаных часа с этой чертовой дверью?
Отбрасываю в сторону тонкую ткань простыни и соскакиваю с кровати, ногами моментально нахожу мягкие тапочки, подтягиваю пижамные штаны, даже не думая надевать белье под тонкий топ. Гневно размахивая руками, я спускаюсь, громко топая по лестнице. Древесина жалобно стонет от моей поступи, разъяренная и раздраженная пролетаю мимо огромного зеркала, висящего в широком квадратном холле, усыпанном барахлом в виде ненужных никому ваз, картин, шкафчиков и статуэток. Меня дико раздражают растрепавшиеся волосы, и я дергаю головой, как одержимая дьяволом, пытаясь убрать их с лица.
Моя агрессивно настроенная личность требует объяснений и желательно смерти того, кто устроил это безобразие. Причем я вполне готова оказаться тем, кто приступит к расчленению.
— Добрый день, сеньора. — Химена сидит в кухне, склонившись над цветастой кастрюлей, и чистит авокадо. — Я сейчас приготовлю ваш завтрак.
— Я, конечно, извиняюсь, но хочу понять, какого черта здесь происходит? — резко отвечаю, и меня подталкивают сзади в плечо, отступаю в сторону, пропуская Эрнесто, проходящего с множеством пакетов в руках. — По моей голове словно слоны топтались все утро. Где обещанная тишина?
— Рад, что ты оценила по достоинству то, что тебя никто не разбудил раньше. — Он поднимает на меня глаза, которые тут же округляются от удивления. — Такой я тебя еще не видел.
— Ты это специально делал? — Он отворачивается от меня и начинает раскладывать на столе купленные продукты. — Прости, Химена, это, правда, все слишком. — Женщина уже суетится около кухонной плиты, я подсаживаюсь за стол, убирая волосы за спину, чтобы не мешали.
— Специально сделал что? Я только приехал, а детишки просыпаются рано. Неужели ты в своих поездках была в идеальной тишине? — предполагает он скептически, отбирает у меня мандарин, указывая себе за спину. — Завтрак, потом у нас с тобой есть дела. Мне нужна твоя помощь.
Я выглядываю из-за него, качнувшись в сторону, и смотрю на ингредиенты, отправляющиеся в сковороду. Чили, он везде, мой желудок не скажет мне спасибо, а кишки будут гореть, как в аду. Дверь со всей дури ударяется так, что у меня спадают тапочки от неожиданности. Я оглядываюсь по сторонам в поисках Кэрри, которая еще не спустилась, но вижу в проходе кое-кого другого. Разворачиваюсь всем телом к маленькому оборванцу, зацепившись вновь надетыми тапочками за перекладину на стуле. Немного сгорбившись, опираюсь руками на свои колени и приподнимаю брови в вопросе. Смуглый мальчонка, лет шесть на вид, черные волосы, как и у всех жителей этого городка, и проницательный взгляд глаз цвета угля. Он не ожидал увидеть меня здесь — его расслабленная поза тут же принимает оборонную стойку. Он складывает руки на груди и опирается о косяк, мне в наглую подмигивая и вытягивая губы трубочкой.
