Александр, конечно, понимал: для того, чтобы обеспечить беспрепятственный переход к нему власти от Ахеменидов, бесперебойный сбор подати и работоспособность административной системы, он нуждался в опытном аппарате. Ему пришлось обратиться к местным традициям управления. Местное население также было заинтересовано в быстром и ненасильственном возврате к повседневной жизни. В 331 году до н. э. Вавилон встретил завоевателя восторженно — как нового монарха. Такой прием был ясным выражением этого желания, на которое Александр ответил благоразумно. Он почтил уважением традиционных богов и оставил сатрапов на их постах, хотя и направил в провинции для укрепления своей власти македонских военачальников. Он воссел на трон великого царя в Сузах в декабре 331 года и принял иноземные знаки власти, которые любой грек тут же счел бы варварскими, — например, персидское царское платье. Он посетил гробницу Кира в Пасаргадах и похоронил Дария в царской усыпальнице. Он пытался ввести персидский ритуал общения монарха с подданными, известный как проскинесис — поклон или коленопреклонение перед царем — и использовавшийся греками лишь в общении с богами; сопротивление двора заставило его оставить этот план. Его женитьба на Роксане, дочери локального правителя из Согдианы, установила прочную связь с местной иранской аристократией. Он признал Пора, одного из наиболее способных военачальников, когда-либо противостоявших ему, правителем наиболее отдаленных восточных земель. Он набрал в свою армию 30 000 иранцев, обученных на македонский манер, и принял в македонские кавалерийские части лучших иранских наездников. К концу своего правления Александр окружил себя персидскими телохранителями. Он признал связь 10 000 воинов с местными, главным образом иранскими, женщинами браком, а их детей — законными. На массовой свадьбе в Сузах 90 ближайших его товарищей женились на иранках по персидскому обычаю; на этой свадьбе Александр и его близкие друзья Гефестион и Кратер взяли в жены представительниц персидской царской семьи.
Для некоторых историков эти меры были знаком великой дальновидности, а другие считали их попыткой справиться с задачей управления огромной империей, для которой ограниченного количества македонской знати и немногочисленных греков попросту бы не хватило. Второе более правдоподобно. Принимая иранцев в свою армию и администрацию, Александр следовал, в более широком масштабе и более коренным образом, политике, которую испытал уже его отец, включавший в свой двор членов враждебных кланов македонской знати. Как представляется, Александра больше заботило увеличение рекрутской базы для его армии и управленческого аппарата, нежели устранение этнических различий в завоеванном им традиционно многокультурном мире.
Примечательно упорство, с которым Александр проводил эту политику несмотря на сильное сопротивление. За причастность к действительным или воображаемым заговорам или за открытую критику царя он уничтожил несколько человек из своего ближайшего окружения: в 330 году до н. э. были казнены командующий кавалерией Филота и его отец, старый полководец Парменион; один из высших военачальников, Клит, бранивший новое немакедонское поведение Александра, был убит им в 328 году до н. э.; историк Каллисфен, олицетворявший дух свободных греков, был доведен до смерти в 327 году до н. э. вместе с несколькими юными царскими служителями, которых он обучал. Борьба против подобной оппозиции не оставляет сомнений в том, что Александром двигал план, а не чутье и не прихоть.
Александр следовал единственной известной ему модели — самодержавной монархии, в которой все зависит от царя. Важнейшие военные и административные функции были возложены на его приближенных. На верхушке иерархии находились люди, занимавшие высшие военные посты. Среди них ближайшие друзья царя были известны как «телохранители» (somatophylakes). Высшей должностью был пост хилиарха («командира тысячи»), соответствующий сану ахеменидского визиря и, вероятно, заимствованный из иранской традиции. Некоторые члены иранской аристократии также входили в ближний круг «родственников» (syngeneis), которым было позволено целовать царя. Воины знатного происхождения служили гетайрами, то есть «товарищами», в агеме — элитном подразделении кавалерии — и в качестве солдат в элитных отрядах пехоты.
Монархия Александра уходит корнями в три различные монархические традиции — македонскую, персидскую и египетскую, а также в гегемонию Александра в Эллинском союзе. Он так и не вернулся в Грецию, и ни один из слухов относительно его последних планов не упоминал о возвращении в Македонию. Он доводил свои требования до городов, формально союзных и не входивших в его владения, с помощью царских писем, указаний (diagrammata) и посланий, передаваемых гонцами. Эти средства оставались важными инструментами осуществления власти вплоть до конца периода эллинизма.
Решения Александра придавали осязаемую форму эллинистическому миру: он определил географические границы этого мира на Востоке, характер царской власти, отношения между царем и городом, границы урбанизации и интеграции местных народов и их традиций. Тринадцать лет его правления — один из тех периодов истории, когда, кажется, время идет быстрее, чем обычно. Кампания Александра началась как ответ на насущные требования и тенденции времени, а закончилась погоней за собственными желаниями. Мы не можем судить, насколько Александр изменил ход истории. Безусловно, он ускорил закономерное падение Персидской державы и образование куда более обширной связи территорий, чего не мог бы представить себе ни один из его современников. Сопротивление Александру и посмертный распад его империи показывают, что импульс, приданный им историческому движению, современники не могли ни понять, ни продолжить.
Вряд ли Аристотель, личный учитель Александра и величайший ум своего времени, понял или одобрил политику своего ученика. Несмотря на то что философ, рожденный в греческом полисе и избравший для жизни, философствования и обучения Афины — город, который сам считался идеалом свободы и демократии, — не доверял абсолютной монархии, он имел вполне определенное мнение относительно естественного превосходства греков над варварами:
«Встречается другой вид монархии, примером которой может служить царская власть у некоторых варварских племен; она имеет то же значение, что и власть тираническая, но основывается она и на законе, и на праве наследования. Так как по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, то они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия»
[9].
Включение иранских воинов в македонскую армию и смешанные браки между греческим и негреческим населением едва ли можно примирить с этим учением. Интересно было бы узнать, как такой город, как Александрия, — греческий полис, учрежденный в земле с теократическими традициями и повсеместным присутствием царской власти, — вписался бы в разработанную философом систематику политических систем. Аристотель умер вскоре после Александра, краем глаза увидев зарю нового мира. О значении этого нового мира блестяще написал александрийский поэт Константинос Кавафис в стихотворении «В 200 году до Р. Х.»:
