Так, все снова: серебряная Нева – есть. Только вода в ней ни разу не серебряная, а бурая, торфяная – привет из лесов Подпорожья. Красная «Ялта» – уже у моста, грязная, как портовый алкаш. Торчащий, как последний расколотый зуб в челюсти, собор на том берегу – есть. Бакланы, вполне здоровые, наглые – есть. Прекрасный и равнодушный город до горизонта – есть. На набережной собачники, подбирающие дерьмо своих питомцев, и жрущие ветер пофигисты-велосипедисты – есть. Мир освещен по законам оптики, проветрен Балтикой и правилен, как учебник по геометрии. Или по физике. Там все всегда хорошо, и угол падения всегда равен углу отражения…
За завтраком Мурка как бы невзначай попросила Шведа:
– Сфотографируй меня как мальчишку.
Швед поставил кружку с зеленым чаем, взглянул обалдело:
– …А чего? В смысле, зачем?
– Интересно. Помнишь, когда я уснула прям на фоне – это ж мальчик на снимке получился, не я. Ты заметил? Ну вот. Хочется еще.
– Эммм… Ты что, трансгендер все-таки?
– Нет. Ни разу. Мужиков только немножко боюсь… Просто… – Она – пальцы чего-то задрожали – нашла в Инстаграме прошлогодние драгоценные последние фотки: лето, Диво-остров, Васька; протянула ему: – Это кто?
– Ты, – пожал плечами Швед.
Янка подошла от плиты и посмотрела через его плечо:
– Ну да, ты. Только в шортах. А футболка твоя, с Микки-Маусом. А что?
– Листайте дальше.
Там было несколько фоток Васьки на всяких аттракционах, а потом… Отца попросила сфоткать.
– Ой, – вздрогнула Янка и выпрямилась. – Да вот же ты, в юбочке!! Девочка-девочка, солнышко! Вас двое на одно лицо! А я подумала… Вы что, двойняшки?
– Нет, – буркнул Швед. – Двойняшка был бы взрослее, крупнее. Это – маленький пацан, только рослый. Сколько ему?
– В середине этого июля исполнилось бы двенадцать… Но он и до одиннадцати… Не успел. Под машину попал, насмерть. Врачи сказали, у него сразу сердце оторвалось, мол, он не мучился… Там еще, на Академика Лебедева, где мы раньше жили. Он… Ну, у меня нет никого дороже его.
Они переглянулись. Мурка убрала со стола, принесла тяжелую синюю папку с Васькой, вытащила сразу все, большие и маленькие, цветные и монохромные, рисунки, выложила на стол:
– Я его рисую, как будто он живой. Он живет тут на бумаге, понимаете?
– …Ты его не видела мертвого? – вдруг догадалась Янка.
– Да, его в закрытом гробу похоронили, – кивнула Мурка.
– Жесть, – Янка взяла верхний рисунок. – Какой красивый мальчик!
Мурка решилась:
– …Мне на кладбище показалось, что он… Что он из гроба стучит. Я слышала. Но… Но мне никто не поверил. Его закопали, хотя я орала. И всё… Закопали, венки положили. А мне вызвали скорую.
Они молча смотрели на нее. Янка постепенно бледнела. Мурка испугалась:
– Я не псих, нет. Мне, наверно, просто так послышалось. Меня в дурку не возили, нет. Укол только скорая вкатила такой, что я два дня проспала. Отец потом сказал, что там вроде недалеко рабочие опалубку какую-то сколачивали. Вот и стучали… Я не псих.
– Мы и не думаем, что ты псих. – Глаза Шведа потеплели, ожили, напряженные плечи разгладились. Он снова заговорил бархатно: – Ну что ты, котенок. Просто жалко тебя. Значит, говоришь, он живет на бумаге?
– А если оцифровать все эти рисунки и сделать мультфильм? – предложила Янка. – Есть программы, которые все промежуточные фазы дорисуют. Надо только задать сюжет.
Мурка оцепенела. Потом кивнула:
– Нужен специалист? И деньги?
– Я – специалист, – улыбнулся Швед. – И нам деньги не главное, время вот только дороже всего дорогого. Время на это надо найти. Но подумаю, подумаю. А ты пока придумывай историю. И что надо – дорисовывай. Куда нам торопиться-то… Знаешь, это очень, очень крутые рисунки. Великолепное мастерство.
Мультфильм про Ваську будет – она поверила сразу. Когда-то потом. Но это «потом» – очень долго ждать. Мурка вскочила и сбегала за тем фотоаппаратом, с которым они ездили на залив, быстренько пролистала и нашла фотку, где накрытый рваниной мальчик спит в сером пространстве «нигде». Скорей показала Янке и Шведу:
– У тебя тоже мастерство. Вот смотри: это ты его сфоткал, не меня. Его, потому что он спит как будто нигде. Ну или на том свете. Давай сфоткаем так, чтоб он был хороший, веселый, а не такой несчастный; и пусть даже на том свете, но в хорошем месте. Чтоб вокруг – красиво.
– В раю, – поддержала ее Янка. – Ты ж любое пространство можешь создать! Давай у нас будет новый геймленд специально для этого мальчика! Жалко же!
– Вы ненормальные обе, что ли?
– Пару работ, – Янка просительно заглянула ему в лицо снизу. – Чтоб у нашей девочки маленькой хоть немножко нервы подразжались. А?
Швед пожал плечами. А Мурку, наверное со страху, что он откажется, вдруг осенило:
– Швед, а у богатых-то ведь тоже дети иногда умирают. И престарелые родители… Если… Если деликатно предложить, то ведь из старых фоток с другим фоном…
– Сколько денег можно заработать! – продолжила ее мысль Янка. – Да, правда, может, попробуем? Ведь целые арт-буки с фотками с того света можно делать?
– Я расту, – вспомнила еще резон Мурка. – Медленно, но что-то меняется. Задница еще влезает в его джинсы, но с трудом, – она заглянула себе в ворот футболки: – И эти… А вдруг станут еще заметнее? Сфоткай меня сейчас, пока я еще почти что он, а не взрослая баба!
Швед опять пожал плечами, но в золотистых глазах его возникло медовое, мечтательное, сосредоточенное выражение, которое Мурка иногда подмечала, когда он разглядывал удачные снимки. Он вздохнул:
– В конце концов, я ведь только тем и занимаюсь: создаю рай. В том смысле, что каждая фотка – не вполне реальное пространство. Любая свадьба, любой праздник на фотках – это вымышленный, праздничный мир, да. Мечта, а не жизнь. Корпоратив – идеальная жизнь благородных свиней… Да простой портрет, не говоря уж о грезах богатых бабенок, конечно, фантазия. Идеал. Камера что угодно может увидеть. Любые сказки. Только дураки думают, что камера не лжет. Сочиняет, и еще как.
– Рай, наверно, у всех разный. – Глаза уставившейся в серое небо за окном Янки тоже стали бездонные, мечтательные. – А какой у твоего братика?
– Зеленый. Солнечный. Просторный… Одиннадцать лет, понимаешь?
Хорошо, что сегодня Шведу на работу надо было только к вечеру. Янка возилась со своим дипломным проектом за большим компом, ничего не видела и не слышала. Швед без спешки пересмотрел все Муркины рисунки и все фотки Васьки, которые сохранились у нее в телефоне. Пару напечатал, повесил на рабочий стенд, долго перебирал рисунки, отобрал несколько, тоже повесил. Сел за работу.
Мурка ушла к себе заниматься математикой. Включила старенький ноут, вошла на «Решу ЕГЭ», минут десять честно думала на задачей… И вдруг почти невольно влезла в свой заброшенный аккаунт, а оттуда – к Ваське. Там на страничке было написано: «Последний вход – 11 месяцев и 10 дней назад». И фотки там были… Реальные. Глупые, неумелые, кривые, косые – детские. Густые от круто замешенной жизни. Не призрачный Васенька – а настоящий, лобастый, родной Васька…
