Яркий пример такого платья являет платье дамы из псковского погребения номер 3 – благодаря чрезвычайно богатой шелковой отделке, нашитой на скандинавский хенгерок. Что она носила скандинавское платье, доказывает наличие двух скорлупообразных плечевых фибул (того же типа, что в Киеве). Этот комплект одежды был не надет на тело погребенной, а сложен в берестяной короб – вторая перемена платья в долгий путь. В него входила льняная сорочка со сборчатым воротом; такая же найдена в Гнездово, и этот фасон в народном костюме дожил почти до нашего времени. Узкие манжеты сорочки были обшиты полосой шелка шириной 10 см, подол, вероятно, тоже. Сам хенгерок был по верхнему краю отделан полосами шелка, сине-желтого цвета, со сложным узором, который имеет специальное название – «охота Бахрам Гура» и изображает всадника с луком. Этот тип шелка, византийского производства, в X веке был не просто очень дорогим: он изготавливался в императорских мастерских и вообще не поступал в свободную продажу, а подносился в качестве дипломатических даров. В чем можно увидеть довод в пользу того, что в погребении номер 3 – еще одна из княгинь-родственниц. Или она получила этот кусок шелка от кого-то из ездивших туда. Например, от дамы с милиарисиями из погребения номер 1.
Видимо, эти две моды – скандинавская и византийская, – и определяли состав гардероба и самой княгини Ольги, и ее приближенных. Дорогое греческое платье наверняка попадало на Русь задолго до нее – как добыча Аскольда и Дира, как дары и дань, привезенные Олегом Вещим. В состав даров, полученных Игорем на Дунае, дорогие ткани входили наверняка, и можно уверено предполагать, что в 943–945 году у Ольги появилось много новых роскошных платьев. И конечно, немало этого она привезла из собственной поездки в Царьград. Условно можно предположить, что в повседневности она носила скандинавское платье и/или хенгерок (хенгерок надевался как прямо на нижнюю сорочку, так и на платье) с серебряными, позолоченными наплечными застежкам и с подвешенной между ними нитью бус. В торжественных случаях княгиня надевала византийскую далматику и мантию узорного многоцветного шелка. Могла она получать и украшения византийской работы – роскошные даже на современный взгляд кольца, серьги, подвески к головному убору, браслеты, ожерелья, застежки-фибулы, – тонкой работы, с золотой зернью, эмалью, жемчугом, самоцветными камнями. Вероятно, поверх покрывала (оно закрывало волосы и шею, а один конец спускался на плечо) она носила очелье с нашитой тесьмой, сотканной из шелка с серебряной или золотой нитью – такие найдены в Пскове, в Киеве, в шведской Бирке. В качестве височных колец и киевские, и псковские знатные дамы носили колечки с нанизанными бусинами (их находят возле черепа) или более сложные формы, с зернью и подвесками (в Великой Моравии этого времени известны совершенно роскошные виды).
Чего княгиня Ольга точно никогда не носила, так это шапки с меховым околышем (шапки русские женщины начали носить только в XVI веке), царского венца с подвесками (титула, дающего право на такой венец, Ольга не имела) и бармы-оплечья с каменьями, которые художниками тоже заимствуются из более поздних царских уборов.
Часть седьмая
Жизнь после смерти
В церковной стене было оконце…
Почитание Ольги началось очень скоро после смерти. Это видно из того, что Владимир, перенеся (вероятно, в 1007 году) ее останки в новопостроенную Десятинную церковь, не устроил погребение под полом, а поставил саркофаг в помещении, чтобы дать верующим доступ. Чудеса – важное условие святости – начались немедленно.
Псковская редакция жития рассказывает следующее. По прошествии долгого времени после смерти Ольги внук ее, Владимир, вспомнил о мощах своей бабки; отправившись с митрополитом, со всем священным собором, с фимиамом и псалмопением, пришли на место, где была похоронена Ольга, раскопали землю и нашли тело святой неповрежденным. Прославив бога за это чудо, Владимир и его люди взяли мощи и перенесли в церковь Пресвятой Богородицы, где поместили в деревянном гробу, который, вероятно, при Ярославе Мудром заменили на каменный. И «на верху честнаго гроба» – надо думать, сверху в крышке – было сделано оконце, через которое видно, как тело блаженной великой княгиня Ольги лежит нетленно и светится, «яко солнце». Приходящим с верой это оконце открывается, и происходит возле него много исцелений. «О дивное и страшное и преславное чюдо, братие, и похвалы всякиа достойно: тело честное и святое во гробе цело, аки спя, почивает!» – так завершает автор жития свой рассказ.
«Степенная книга», кажется, хотела нам сказать, что в мудрости своей Ольга предвидела свою будущую славу. «Прославляет Бог угодников своих не только в этой жизни, но и после смерти, – учит она сыновей русских, – многие чудеса происходят от них, различные исцеления они расточают. Многие из них в гробах лежат, но мощи их, как живые, нетленны пребывают до общего для всех воскресения». Здесь она с полной уверенностью описывает свою же посмертную участь: нетленность, исцеления.
Это чудо продолжалось как минимум до XII века: «Здесь же ее все люди прославляют, видя, что она лежит много лет, не тронутая тлением», – говорит ПВЛ. Но я не видела описаний нетленного тела Ольги, относящегося к более поздним векам; приходится думать, что оно пролежало там не далее чем до разорения Киева Батыем в XIII веке. Дальнейшая судьба мощей неизвестна.
«Яко голубице цѣломудренаа на финикъ добродѣтели взыде»…
Мне очень нравится эта фраза из церковного канона в честь Ольги; под «фиником» надо понимать пальму, а значит, княгиня Ольга уподобляется целомудренной голубице, взлетевшей на пальму добродетели. Как первая облеченная властью христианка, Ольга не могла не стать предметом церковного почитания и восхваления. Любопытно то, что разные литературные жанры, светские и церковные, делали одно и то же дело – идеализацию своей героини, то есть Ольги, но делали его разными способами, порой противоположными. Если народное предание добавило к биографии Ольги древлянские казни как высшее проявление ее «гражданской доблести» и мудрости, то источники церковные – жития, похвалы и каноны – отношения Ольги с древлянами исключили из повествования. (У Дмитрия Ростовского, писавшего в 1705 году, древлянские казни уже появляются опять.) Основным событием биографии Ольги-святой является, конечно же, ее крещение, а основным смыслом – прославление за этот духовный подвиг.
Церковные писатели с самого начала уподобляют Ольгу идеалу «благоверной княгини», который сам является женским вариантом образа доброго правителя, идеального христианского царя. Первым образцом его был святой Константин, и неудивительно, что Ольга с самого начала уподобляется его матери, а своей небесной покровительнице – святой равноапостольной царице Елене.
Кирилл Туровский (Канон и Служба на память св. Ольги) называет княгиню «преподобной», употребляя атрибут, приложимый к аскетам и монахиням, – этим выражается мысль о том, что крещение Ольги было подвигом. Внешняя красота церковными писателями воспринималась как выражение красоты духа, поэтому именно они не жалели похвал ее облику:
– образом бяше святая тиха и кротка и любима ко всѣм и мудра зѣло…
