Книга Княгиня Ольга. Пламенеющий миф, страница 54. Автор книги Елизавета Дворецкая

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Княгиня Ольга. Пламенеющий миф»

Cтраница 54

Нельзя исключить того, что после смерти Игоря к Ольге и правда сватался кто-то из тех «великих бояр», кто несколько лет назад отправлял своих послов на заключение договора с Царьградом. Если уж место великого и светлого князя киевского освободилось, любой владыка какого-то из варяжских гнезд вдоль торгового пути должен был стремиться занять доминирующее положение, получив в жены вдову прежнего князя. Она, вероятно, отклонила эти предложения ради сохранения политического баланса и дабы не осложнять династическую ситуацию, но эти попытки в конечном итоге тоже не остались незамеченными легендой.

И когда опьянели древляне…

От истории «огненной мести» мы естественным образом переходим к истории третьей мести – избиению на тризне. ПВЛ:


«И послала к древлянам со словами: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие в городе, где убили мужа моего, да поплачусь на могиле его и сотворю тризну по своем муже». Они же, услышав об этом, свезли множество меда. Ольга же, взяв с собою небольшую дружину, отправилась налегке, пришла к могиле своего мужа и оплакала его. И повелела людям насыпать высокий холм могильный и, когда насыпали, приказала совершать тризну. После того сели древляне пить, и приказала Ольга отрокам своим прислуживать им… И когда опьянели древляне, велела отрокам своим пить в их честь, а сама отошла недалеко, а потом приказала отрокам рубить древлян, и иссекли их пять тысяч».


Избиение упившихся людей мы видели уже не раз: так поступили персы в Геродотовой истории царицы Томирис, и так поступила Сигрид Гордая, устроившая пир и напоившая до смерти людей, которых вот-вот собиралась убить. Есть схожий сюжет у и Видукинда Корвейского:


«Варвары, однако, пользуясь нашим затруднением, нигде не прекращали поджоги, убийства и опустошения, а Геро, которого король поставил над ними, они задумали убить с помощью хитрости. Однако он, предупреждая хитрость хитростью, пригласил около тридцати князей варваров на большой пир и всех их, усыпленных вином, в одну ночь умертвил» [59].


«Варвары» эти – полабские славяне-язычники, с которыми немецкие короли в Х веке вели беспощадную войну; Геро – маркграф Саксонской восточной марки. Здесь мы видим немало сходства: варвары «задумали убить с помощью хитрости» маркграфа Геро, который управлял ими от имени их завоевателя, Оттона, – так же и древляне, собираясь взять Святослава и сделать ему «чего захотим», уж верно, не добра ему желали. Но будущая жертва оказалась хитрее и нанесла удар первой. А способ опоить врага и расправиться с неспособным сопротивляться, если верить этим источникам, был широко распространен от Персии до Германии на протяжении уже полутора тысяч лет на тот момент. Впрочем, чисто технически это реальнее, чем засыпать живых людей в огромной яме, вырытой за ночь-другую…

Другого плана аналог убитым на тризне пяти тысячам древлян – архаичный обычай «соумирания», то есть наделение знатного покойника сопровождающими лицами, который ради этого умирают вместе с ним уже не от естественных причин. Обычай древний, но до середины Х века дожил свежим и цветущим. В то, что якобы каждая славянская жена убивала себя на похоронах мужа, я не верю, но наличие женского скелета и некоторых вещей в богатом мужском погребении – для Х века вещь не уникальная. В некоторых скандинавских камерных погребениях Южной Руси женский скелет очень трогательно прильнул к плечу обнимающего его мужского скелета, что и правда наводит на мысль о добровольной смерти жены вслед за любимым мужем. Для людей той эпохи ведь речь шла не о смерти как конце всего, а лишь о совместном переходе на тот свет. «Похороны руса», где умертвили девушку, слишком известный пример, чтобы стоило это пересказывать подробно. И такое случалось не только с женщинами – «посмертными женами». В богатой гнездовской камере кургане Оль-30 (мы о нем уже рассказывали) были погребены четыре человека, по двое каждого пола. Если вся семья не вымерла дружно от какой-нибудь заразы, надо признать, что примерно трое из этих четверых были слугами, отправленными вместе с господином (либо госпожой). В корабле из Осеберга, где погребена древняя норвежская королева, имеется два женских скелета – госпожи и служанки. Стоит упомянуть мальчика в лодке из псковского могильника: он в своей лодочке был помещен фактически в одно захоронение с камерным погребением богатого и знатного мужчины. Наличие при мальчике воинского пояса и топора говорит о том, что рабом он не был, однако при «главном» покойнике играл некую подчиненную роль. Что-то вроде стража у дверей в посмертный дом господина.

Таким образом, обычай давать знатному покойнику с собой сопровождающих-слуг в обсуждаемое время был хорошо известен. Именно так слушатели воспринимали рассказ о пяти тысячах древлян, убитых на могиле Игоря и ставших его слугами в ином мире. Нереально огромная цифра их служила усилению художественного эффекта. То же, что эти случаи мести прибавлялись один к другому, порождено могучим принципом, по которому фольклор утраивается всякое сюжеообразующее событие: три поездки, три похищения, три встречи, три погони, три препятствия, три поединка…

Иногда сложно бывает сказать, что из чего родилось: какой-то архаичный ритуал породил фольклорный сюжет («как бывало» превращается в «как случилось однажды») или сам ритуал рождался из мифа – сюжета о высших силах, повторение которого в реальности обеспечивало обновление мира живых. В истории о трех «мстях» Ольги фольклорные сюжеты тесно сплелись с архаичными ритуалами и породили сказание, которое, с одной стороны, находило подтверждение в реальных обычаях и представлениях тех, кто его рассказывал и слушал, но при этом художественно усиливало эффект, поднимая героиню до небесных высот. Или опуская в бездну, если в ней видели образ богини мертвых. Так или иначе, предание, не осуждая «узаконенной» жестокости, награждало героиню божественным статусом владычицы жизни и смерти – что очень хорошо соответствовало общим представлениям о божественном статусе князя и его роли в деятельности земного мира.

Здесь имеет смысл отметить еще один небольшой, но, как представляется, важный момент. Ни в «Русской Правде», ни в скандинавских правовых памятниках женщина не входит в число лиц, имеющих отношение к делам кровной мести. Женщине не мстили – за нее отвечал мужчина, но и сама она не могла исполнять роль мстителя. По «Русской Правде» право на отмщение имеют сын, брат, племянник по сестре, но не жена, не дочь, не мать, не сестра или племянница. Складывается парадоксальная ситуация: по закону ни Ольга как женщина, ни Святослав как маленький ребенок не имели права мстить за Игоря. Но по легенде именно они вдвоем это и сделали, а те лица (племянники), которые имели право осуществлять месть, в легенде вообще не упомянуты. Что здесь нашло отражение: сюжеты героических песен? Политическая ситуация, в которой только вдова и сын Игоря были желательны в качестве его наследников? Скорее всего, политика была основной причиной, а сюжеты пришли на помощь, чтобы узаконить в памяти потомков переход наследства Игоря именно к этим двоим.

«Путь свой вершите, как дух вам велит»…

Мы рассмотрели сходство сюжета древлянских казней с ритуалами погребения, что было в науке отмечено давно. Но остается вопрос, каким же образом ритуал превратился в летописный сюжет? Напрямую ли произошел переход? Едва ли – между ними должен быть какой-то «мостик». Это парадокс: эпизоды древлянских казней – самая популярная часть «Ольгиного мифа» – сейчас многими принимается за правду, за описание реальных событий, случившихся в Киеве в 945 году, в то время как история формирования этих эпизодов, пожалуй, во всем «Ольгином мифе» самая сложная. Эти эпизоды берут начало в седой старине, за много веков до появления Ольги на свет. Между обрядом погребения и сюжетом сказания был еще один этап – весьма важный и самостоятельный. Этап героической песни. В рассказе о смерти Игоря и мести Ольги ясно обнаруживается сходство с сюжетами германского героического эпоса, где персонажи творят немыслимые жестокости, жертвуют своей и чужой жизнью, порой даже непонятно, ради чего и с какой целью. Гуннар требует, чтобы враги вырезали сердце у его брата, Гудрун убивает собственных детей и кормит их мясом своего мужа, Брюнхильд добивается смерти Сигурда, которого любит так сильно, что по доброй воле восходит на его погребальный костер… Как показал А. Я. Гуревич в работе «Эдда и сага», эти жуткие сюжеты идут из древнейших пластов сознания и описывают архаичные ритуалы жертвоприношений. Герой, совершающий ужасные, кровавые поступки, сказанием не осуждается, а напротив, восхваляется за твердость духа перед лицом гибели. Но позднее на основе воспоминаний об этих ритуалов родились сюжеты героического эпоса, где эти кровавые ритуалы сконцентрировались вокруг фабулы, описывающей межродовую распрю и кровную месть – месть стала сюжетным поводом для кровопролитий, которые изначально совершались в ходе жертвоприношений. Создатели «Песни об Атли», описывая, как по его приказу у одного брата его жены у живого из груди вырезали сердце, а другого бросили в яму со змеями, уже не имели в виду ритуал жертвоприношения, но созданные на его основе сюжеты продолжали поражать воображение слушателей.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация