Очень неожиданный поворот, я понимаю. Уж очень не идет функция жрицы Фрейи тем образам княгини Ольги, которые нам привычны. Хотя в теме о жестоких казнях древлян мы уже рассмотрели ее символическое уподобление хозяйке мира мертвых. Можно ли предполагать, что княгиня Ольга (за 12 лет до крещения) избрала своей покровительницей Фрейю? Утверждать без новых доказательств пока нельзя, но предполагать можно. Как велико было влияние скандинавской культуры на высшие круги, княжеские и дружинные, мы уже видели на множестве разнообразных примеров. Стало быть, мифологию северной прародины Ольга знала.
О Фрейе «Младшая Эдда» говорит так:
«Фрейя же – славнейшая из богинь. Владения ее на небе зовутся Фолькванг. И когда она едет на поле брани, ей достается половина убитых, а другая половина – Одину, как здесь о том говорится:
Фолькванг зовется,
Там Фрейя решает,
Где сядут герои;
Поровну воинов,
В битве погибших
После гибели Игоря княгиня Ольга осталась не только главой государства, но и в какой-то мере, хотя бы номинально, главой дружины. В ходе Древлянской войны она выезжала на поле брани, и «где сядут герои», она на своих пирах решала в прямом смысле, что, безусловно, роднило ее с Фрейей и в ее собственных глазах, и в глазах этих самых героев. Сходство современники определенно видели, а к таким вещам, к символическому сближению человека с его легендарным либо мифологическим «прототипом», средневековое сознание было очень расположено – в каждом великом воине видели «нового Александра».
Ну а почему мы стали рассматривать «птичьи монеты» именно в этом разделе? Потому что они, как мне думается, имеют самое прямое отношение к вопросу о том, когда Ольга заняла престол как полновластная госпожа. С конца 930-х годов чеканились «крестовые монеты», которые мы можем отнести к инициативе Игоря. С начала 950-х появляются «птичьи монеты», с другим символом властителя – соколом Фрейи-Ольги. Так логично предположить, что Ольга, оставшись на престоле без мужа, сразу и заказала новый чекан, со своим собственным владельческим знаком. А стало быть, это произошло примерно в 950 году. Это на пять лет позже летописной датировки Игоревой смерти, но, учитывая уже рассмотренные нами другие обстоятельства, «птичьи монеты» можно принять за довод в пользу того, что на самом деле начало самостоятельного правления Ольги относится не к 945-му, а к 950-му году.
Часть четвертая
Уставы и уроки
В этом разделе уместно вернуться к теме двух основ княжеской власти: князя-патриарха (пахаря) и князя-пришельца (воина). Разница между ними проявлялась и в сфере налогообложения. Во всех попытках истолковать историю противостояния древлян «с их князем Малом» и киевской власти мне ни разу не встретилось, чтобы кто-то задался вопросом: а где в этой истории права на дань самого князя Мала? Почему он выступает лишь свидетелем того, как с древлян, его родного племени, собирают первую, вторую, третью дань посторонние люди – киевские варяги, но не предъявляет никаких собственных прав на сбор дани со своего племени? Почему Мал выступает одним из массы платящих дань, а не представителем тех, кто ее собирает? Князь он или не князь?
Думается, отсутствие притязаний такого рода не случайность и не ошибка летописца. У древних родовых князей (таких, как Мал) и у новых князей-варягов (таких, как Игорь) действительно были разные права и разные схемы сборов. И вытекали они непосредственно из природы и из обоснований власти тех и других.
Ученые давным-давно пришли к выводу о необходимости различать дань и полюдье, сборы родовых (племенных) князей и поборы в пользу князей-чужаков. Однако кому давали «дань», а кто ходил «по людям», однозначного ответа источники не дают. С какого населения собирали какой вид податей: какой с завоеванных чужаков, а какой – со своего родного племени? Что такое «кружение», «кормление», «гощение», в каких случаях и кому вручается «полюдье даровное»?
Известный современный историк Игорь Яковлевич Фроянов настаивал на необходимости различать дань и полюдье: по его мнению, дань собирали с чужих, покоренных силой оружия племен, а в полюдье князь ходил в своем племени. Полюдье это состояло в поднесении ему добровольных даров, в благодарность за осуществление им общественно важных функций, в том числе и сакральных.
«…не стоит все сводить к бытовому потреблению даров, – писал он. – Они могли играть и сакральную роль, а также предназначаться для культовых нужд: не исключено, что какая-то часть отдаваемых правителю в качестве дара животных приносилась в жертву богам и использовалась с целью устройства ритуальных пиров. Да и само полюдье-объезд – ритуальное, по всему вероятию, действо, исполненное религиозного смысла. Достаточно сказать, что князь у восточных славян был наделен религиозными функциями. Полюдье, сопровождаемое дарами, являлось своеобразной формой общения князя со «своими людьми» (массой соплеменников), что, помимо прочего, имело и сакральное значение»… Фроянов отрицал, что полюдье имело отношение к эксплуатации, и считал, что оно выросло из древних устоев родоплеменного общества.
«Сохранение древнерусским полюдьем X в. религиозного (ритуально-магического) значения, связанного с обожествлением правителя, делало этот институт нерасторжимым с сакральной личностью князя. Чтобы полюдье состоялось, необходимо было непосредственное участие в нем князя. Лица некняжеского достоинства не могли в данном случае служить заменой. Нельзя было князю передать кому-нибудь другому право на полюдье. В этом – еще одна коренная особенность полюдья по сравнению с данью, которой киевские князья X в. порою жаловали наиболее влиятельных мужей из своего дружинного окружения»… (тот же автор)
Вот здесь интересный аспект применительно к уже рассмотренным нами событиям – конфликта между Игорем и Свенельдом вокруг древлянской дани. Передать право полюдья князь не мог. Но передать право сбора дани мог – передал же Игорь его Свенельду. Но как же в этом случае было с полюдьем? Уж верно, не Игорь ходил в полюдье к древлянам – это не его «родное» племя и исполнять сакральные функции он там не мог (а если бы исполнял, его бы не убили ни в коем случае).
«Первоначально полюдье выполняло преимущественно религиозную функцию, обусловленную сакральной ролью вождя в восточнославянском обществе, – пишет И. Я. Фроянов далее. – Мало-помалу оно приобретало значение специальной платы князю за труд по управлению обществом, обеспечению внутреннего и внешнего мира. Постепенно в нем появились и крепли экономические, социальные и политические функции»
[69].
Таким образом, ученый считает, что со временем сам институт полюдья претерпел изменения: его сакральные функции угасли, на первый план вышли экономические. Гипотеза, сколько я могу судить, весьма стройная, но мне этот вопрос видится иначе. Я не берусь решать его целиком, но думаю, что разница между видами сборов исходит в первую очередь из разницы тех лиц, кому эти институты принадлежали – князей-пахарей и князей-воинов.
