Обычно этот текст комментируют в смысле, что «Ольга регламентировала сбор дани, чтобы предотвратить в будущем конфликты вроде того, в каком погиб Игорь». В известной мере это так, но только речь должна идти не о «возвращении к прежним нормам, которые нарушил Игорь», и не к регламентации количества дани, а о том вопросе, кто и каким порядком будет ее собирать. И здесь она действительно, похоже, внесла принципиальные изменения. Совершенно невозможно представить, чтобы до Ольги дань собиралась нерегламентированно. Во-первых, это противоречит источникам: еще Олег, по летописи, установил норму «по черной куне с дыма». С древлян дань собирали на тот момент уже много десятилетий; невозможно, чтобы князь просто бродил с дружиной наудачу и брал, что получится. Для успеха сборов должно быть оговорено все: когда приходить, куда именно, сколько брать и чем, кто ответственный. Иначе процесс просто не сможет осуществиться; как говорил Один, «здесь выпили пиво, а там не варили».
Очевидно, Ольга что-то изменила в порядке сбора дани. И что, в целом ясно. Началось, естественно, все с земли Деревской, где после войны необходимо было установить новый порядок на будущее. Погиб Свенельд – тот, кто собирал с древлян дань и имел с ними какой-то условленный «ряд» на этот счет. Если бы он уцелел, то все можно было бы оставить как прежде: ведь «жадная дружина Игоря», вызвавшая конфликт, была перебита, однако Свенельд исчезает на много лет, и летопись отмечает, что с этого времени древлянская дань идет Киеву и Вышгороду. Свенельд, якобы бывший на поле битвы на стороне Киева, после войны оказался полностью отстранен от прибылей! Если Свенельд был не виноват в конфликте – за что его ограбили? А если его лишили доходов без вины, то как он опять оказался в числе слуг киевских князей?
Теперь, после Свенельда, дань должны были собирать уцелевшие представители киевской власти – Ольга и Святослав, и им требовалось установить новый ряд, уже от себя. Видимо, этой историей был окончательно подорван древний дружинный порядок, по которому «одному мужу дается много», то есть право собирать дань жалуется кому-то из вождей, имеющих собственную дружину. Этот порядок должен был сильно мешать государственному строительству, а Древлянская война дала неоспоримый случай с ним покончить. Теперь нужно было устроить так, чтобы это сбор мог обходиться без вождя, который, одновременно с этими поборами, обретал и собственный политический вес. А для этого требовалось, чтобы местные жители сами свозили оговоренную дань в определенные места (становища), откуда представители княжеской администрации («гости») будут ее забирать. Вероятно, этим Ольга и занималась на следующем, после военного покорения древлян, этапе: устанавливала места, куда будет свозиться «тяжкая дань», а также ее размеры и виды. Судя по источникам, в непосредственном подчинении Киеву древляне оставались около тридцати лет, до 970-х годов, когда вновь получили собственного князя – Олега Святославича (впрочем, ненадолго). Однако и наличия какого-то посадника мы не можем исключить: в это время начинает расти Овруч, в котором активно разрабатывались залежи розового шифера, и наверняка Олег Святославич пришел на то место, где уже до него сидел представитель Киева.
Опуская всевозможные ученые споры, постараемся кратко выразить суть реформ. Проще говоря, обязанность собирать и передавать князю дань была переложена с племенной знати на княжеских представителей, посаженных на места, в специально устроенные опорные пункты (погосты, становища). Ранее, надо думать, главным ответственным за сдачу дани выступал князь Мал, который распределял ее на своих соплеменников (через старейшин, глав родов). Теперь же не только он сошел с политической сцены, но и те, на кого он опирался. В ПВЛ отмечено: «А как взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а прочих людей убила, а иных отдала в рабство мужам своим…». Истребление Ольгой древлянской знати нарушило внутренние связи родового общества и отдало простых общинников под власть непосредственно киевского князя. Если раньше люди подчинялись своим родовым старейшинам, то теперь, с истреблением последних, начальниками над ними оказались присланные княгиней специально назначенные люди. Таким образом, путем фактически одного, пусть и весьма решительного государственного акта, была сломана родовая структура общества, существовавшая тысячи лет, и положено начало новой, фактически современной структуре, где каждое частное лицо подчинено центральной власти через посредство назначенных ею представителей. И хотя невозможно, разумеется, было провести этот слом сразу по всем землям в течение жизни одного поколения, принципиальное начало этого процесса было положено Ольгой после Древлянской войны. Если мы правильно понимаем суть ее реформ, то именно она была в полном смысле «матерью государства Российского» в его современном виде. Хотя, разумеется, даже установление погостов как таковое не могло быть решено за время одного объезда и, вероятно, растянулось на всю вторую половину Х – XI век. Этим же актом было положено начало замены родоплеменной структуры земель на территориально-административную: поляне, кривичи и словене постепенно заменяются киянами, смолянами и новгородцами.
Как пишет А.А. Горский, «При переходе от вождеств к государству власть на местах переходит от местных знатных родов к наместникам верховного правителя, вместо сбора дани формируется более сложная налоговая система»
[70]. Буквально этой схеме соответствуют действия Ольги: от местных старейшин – к княжьим людям на погостах, от объезда земли – к порядку сборов на местах.
Известие о том, что такой же объезд был Ольгой в ближайшие годы совершен и на Новгородской земле, добавилось позже, в XI–XII веке, и происходит из собственно новгородских известий. Никакого сюжета – устного предания, очевидно, с этим сухим сообщение не было связано, и попадание его в летопись исследователи (в частности, Н. И. Платонова в статье «Древнерусские погосты – новая старая проблема») объясняют тем, что на момент записи, в XI–XII веке, на Мсте и Луге еще были известны старинные погосты, основание которых народная память относила к деятельности Ольги. «В частности, раскопки обширного древнерусского поселения на Передольском погосте Шелонской пятины отчетливо показали, что расцвет его падает именно на период около середины Х в., то есть правление Ольги»
[71]. Отмечено, что в это время быстро растет площадь поселения, в слое появляются арабские монеты, изящные дорогие вещи с византийским влиянием, следы ремесленной деятельности, обломки княжеской геральдической печати (времен Владимира). А значит, значительно усилился и усложнился взаимообмен между княжеской властью в столице и подданными на местах: культурное влияние пошло навстречу взимаемой дани.
Думается, выбор Ольгой маршрута можно объяснить последствиями той же Древлянской войны, а именно, гибелью Игоря. Новгородские земли часто называют «доменом» княжеской семьи. Если Игорь действительно происходил из «северных королей», владык Рюрикова городища, то сбор с тех территорий был как-то завязан на него. Рюриково городище находилось в сгустке земледельческих поселков Приильменья, с которых его хозяева собирали дань – сюда стекались поступления с Мсты и Луги. После его смерти понадобилось как-то урегулировать вопрос с передачей наследства: показать жителям их новых владык и заново заключить договора. И наверняка это было как-то связано с ростом Новгорода как новой, административной столицы Северной Руси. Рюриково городище окончательно перестает быть самостоятельной столицей, хоть и находящейся в союзе с другой столицей (Киевом), превращается в родовую усадьбу «Рюриковичей». Роль столицы, куда стекалась дань с погостов, переходит к Новгороду, чем и объясняется его дальнейший рост. Отныне жители будущей Новгородской земли платили дань не «королям» из Рюрикова городища, а Древнерусскому государству как таковому, с центром в Киеве, в лице того, кто это государство будет возглавлять. Новгород с самого начала был основан и воспринимал себя как управляющий центр, а не как владение родовитого вождя – отсюда его легендарное буйство и свободолюбие, «обычай призывать князей» и прочая вольница как часть «новгородского мифа».
