Не следует забывать и об Оттоне, при дворе которого все это произошло. Он имел в Византии свой немаловажный интерес. Уж давно германские короли стремились к императорскому статусу и имели на него все формальные основания – в том числе и богатые заслуги по христианизации язычников, то есть славян и датчан. Помазать Оттона в императорское достоинство мог римский папа, но признание титула Византией было для него очень важно. На тот момент в ойкумене существовало только два носителя императорского достоинства: византийский цесарь и хазарский каган. (Еще Петр Болгарский формально был цесарем, но едва ли это все принимали всерьез.) Дни каганата были сочтены: никто не знал, разумеется, что не пройдет и десяти лет, как он будет сокрушен этими самыми русами, но что могущество его давно в упадке, всем было очевидно. Для полного обладания императорским достоинство Оттону было желательно признание со стороны Константинополя, и ради этого он, пожалуй, мог поступиться честью стать христианским просветителем Руси. Одним варварским племенем больше, одним меньше – для него было не так важно.
И сложилась ситуация, когда сразу две стороны могли играть на интересах, связывающих две другие стороны. «Шантажируя» греков Русью, Оттон мог добиваться признания себя императором. Русь, в свою очередь, могла добиваться своего от греков, угрожая в противном случае предаться римской церкви. И только Роману предстояло выбрать, кто из них для него важнее.
Итак, зимой в начале 960-го года русы уехали домой, с важными новостями, но без епископа Либуция. То, что он с ними не поехал, уже будучи посвящен в сей сан, было удобно всем трем сторонам: Оттон мог угрожать грекам его будущей отправкой, русы тем же грекам – его принятием, но и греки, пока немецкий епископ на Русь не прибыл, еще ничего не потеряли. И в общем не важно, чем эту задержку объяснили, но широкой огласке причина не предавалась. Рукоположение же Либуция привело к внезапному обострению отношений между Германией и Византией, до этого, при Константине, довольно мирных.
На следующее лето греческие послы должны были прибыть в Киев, дабы уведомить и перемене власти в Константинополе. Об этом посольстве упоминаний нигде нет, но его наличия требовал международный протокол: все внешние партнеры должны были быть официально уведомлены, кто теперь занимает Соломонов трон. Благодаря посольству в немцы Ольга к тому времени знала, что произошло и с чем ей предстоит иметь дело. Вероятно, русская сторона заранее продумала свою новую политику. А Роман явно был склонен к соглашению гораздо больше, чем его отец. Во-первых, он уже воочию убедился, что если не пойти навстречу русам, то их души достанутся папскому престолу. Во-вторых, одним из первых его важных государственных дел был поход ради отвоевания Крита, которым перед тем полтора века владели арабы и, пользуясь им как базой, постоянно причиняли страшные разорения имперским территориям. С этим было решено покончить, в подготовку кампании вложили огромные ресурсы, как материальные, так и людские. И от русов грекам нужны были две вещи:
1. Гарантия, что русы не явятся опять под стены Царьграда, пока весь флот будет у Крита;
2. Особую актуальность приобрел вопрос о военной помощи.
Момент для греков и правды был тревожный: умер последний из тех василевсов, кто подписывал последний (Игорев) договор с русами о мире и дружбе; подрос Святослав – наследник Олега и Игоря, и уж верно он был не прочь отличиться, как они, тоже взять добычу, дань и ратную славу. Смерть Константина, возможно, и давала ему формальное основание для такого похода – ведь между собой Роман и Святослав никаких договоров еще не заключали, между ними сейчас было состояние «немирья», что означает не войну, но отсутствие мирных соглашений. И уж верно, русская «партия войны» увидела этот очень, очень удобный случай взять с Царьграда свою дань, пока военный флот будет на Крите, а сухопутные силы – в Сирии.
Чтобы предотвратить набег и удержать Русь в сфере своего духовного влияния, Византии неизбежно пришлось бы идти на уступки.
Но увы, об этих переговорах мы не имеем ровно никаких данных, и о достигнутых соглашениях можем судить лишь по последствиям: что в ближайшем будущем произошло, а что – нет.
Итак, Роман хотел гарантий мира – он их получил, на данном политическом отрезке Святослав под Царьград не ходил. Роман хотел военной помощи – ее он тоже получил: в составе Критского корпуса были какие-то «русские конники», хотя ничего более конкретного о них неизвестно. А получить русских наемников Роман мог только с согласия русского князя, так записано в Игоревом договоре.
Чего хотели русские князья? Думаю, здесь цели Ольги и ее сына несколько разошлись. Ольга хотела получить инструменты для церковного строительства, но Святослав этого ее желания не разделял. Это их противоречие отразилось в летописных легендах об их спорах по части крещения верхушки и народа. Зато Святослав хотел свободы действий в своей борьбе с каганатом, до его первых кампаний в этом направлении оставалось всего несколько лет. И Святослав, в отличие от своей матери, желаемое получил – Византия не вмешивалась в его борьбу с каганатом до тех самых пор, пока он не зашел слишком далеко и не стал угрожать ее мягкому подбрюшью в восточном Крыму.
Видимо, помимо дипломатической борьбы с греками, в это самое время Ольга и Святослав вели некую борьбу между собой. Каждый гнул свою линию: она – церковную, он – военную. И вероятно, дружинная знать, воодушевленная блестящими перспективами, которые открывали замыслы Святослава, поддержала именно его. Христианство как направление державной политики стало просто неактуально на том пути внешней экспансии, на который вступала Русь под водительством своего молодого боевитого князя. И Ольга потерпела поражение в этой внутренней борьбе: требования прислать епископа из Константинополя и прочей помощи в церковном строительстве греческим послам больше не выдвигались. Мы делаем этот вывод из того факта, что церковное строительство на Руси началось только при Владимире.
Послы Романа уехали восвояси, с ними вместе отправились те «русские конники», чтобы в конце лета того же 960-го года уже оказаться на театре боевых действий. Тем временем отношения Оттона с греками не наладились: добившись успеха с Русью, Германией Роман пренебрег. (Оттон в 962 году все же был помазан в императорское достоинство в Риме, но Никифор Фока этот его титул не признал.)
Наступила зима, и 15 февраля уже нового, 961 года умер Либуций, рукоположенный в русские епископы, но так и не успевший отбыть к месту назначения.
Однако Оттон отнюдь не покончил с этим проектом. Греки не шли ему навстречу, зато у него в руках оставалась возможность им насолить. Ведь повторного посольства с Руси, с отменой прошлогодней просьбы к нему, надо думать, не приезжало. И вскоре после смерти Либуция архиепископ гамбургский Адальдаг рукоположил другого епископа, на смену Либуцию – из монахов монастыря Святого Максимина, по имени Адальберт.
И для этого нашего героя мы начнем новую главу.
Честный и во всех отношениях надежный отец…
Немцы, в то время называемые восточными франками, были народом довольно грамотным: у них уже было позади так называемое Каролингское возрождение, период рубежа IX–X века, когда, с опорой на античное, главным образом латинское наследие, у них бурно развивалась гуманистическая культура. Но вот беда: при Карле Великом в придворном кругу были в ходе латинские прозвища, но до введения фамилий еще не додумались. Выдающиеся деятели той поры нам известны только по именам, что не исключает опасности спутать тезок. Происхождение Адальберта выяснено гипотетически, и многое из того, что я вам о нем сейчас расскажу, построено на догадках. Само имя Адальберт было в ту эпоху популярным среди самых высших кругов: в это же время его носил сын итальянского короля Беренгария. И это косвенный довод к тому, что наш Адальберт принадлежал к знати.
