— Милый мальчик! — проворковала со сцены Величайшая Ведьма. — Шоколадки готофы, они тепя ждут. Но сперрфа поднимись сюда и поздоррофайся с этими милыми тетями.
У нее теперь был совершенно другой голос. Нежный, ласковый, сладкий — ну прямо пересахаренный сироп. Бруно слегка растерялся, но упираться не стал, позволил себя отвести на сцену, а там уж он подошел к Главной Ведьме и крикнул:
— Ну! А шесть моих шоколадок — где?
Я увидел, как ведьма, впустившая его в зал, под шумок обматывает цепями дверные ручки. Бруно ничего не заметил. Он упорно требовал свой шоколад.
— Итак, у нас осталась одна минуточка до полофины четферртого! — объявила Величайшая Ведьма.
— Какого черта? — возмутился Бруно. Он не то чтобы испугался, но ему было явно не по себе. — Зажухать мой шоколад хотите? А ну, выкладывайте!
— Осталось трридцать секунд! — крикнула Величайшая Ведьма и цапнула Бруно за руку. Он вырвался, уставился на нее. Она на него тоже уставилась, и губы маски растянулись в улыбке. Ведьмы в зале во все глаза смотрели на Бруно.
— Двадцать секунд! — крикнула Самая Главная Ведьма.
— Где мой шоколад?! — заорал Бруно, наконец заподозрив неладное. — Гоните его и отпустите меня отсюда!
— Пятнадцать секунд! — гаркнула Самая Главная Ведьма.
— Да пошли вы все к дьяволу! Вот чокнутые! Что тут у вас происходит?! — вопил Бруно.
— Десять секунд! — рявкнула Величайшая Ведьма. — Дефять, фосемь, семь, шесть, пять, четырре… трри… дфе… одна… ноль! Фсе!
Могу поклясться — я слышал, как прозвенел будильник, я видел, как Бруно подпрыгнул. Подпрыгнул так, будто кто-то глубоко вонзил булавку ему в попу, и взвизгнул: «Ой!» Подпрыгнул высоко-высоко, приземлился на столик, который стоял на сцене, принялся по нему бегать, махать руками — и еще он при этом визжал что было мочи. Потом вдруг он совершенно стих. Все тело у него напряглось.
— Час гррянул! — рыкнула Величайшая Ведьма. — Мышедел прриступил к дейстфию! — И она стала прыгать по сцене, хлопать в ладоши, буквально отбивая их, хоть они были в перчатках, и напевая:
Фонючка и гррязнучка,
Отфратнейший малыш —
Сейчас он пррефратится
Ф прриятнейшую мышь!
Бруно уменьшался с каждой секундой. Скукоживался буквально у меня на глазах…
Вот кеды, футболка, шорты — все это подевалось неведомо куда…
И весь он оброс темным мехом…
Вдруг у него откуда-то взялся хвост…
Потом отросли усы…
И — что это? У него оказалось четыре ноги…
Все это случилось так быстро…
В считанные секунды…
И вот — уже не было никакого Бруно.
Маленькая темная мышка бегала по столешнице.
— Браво! — надсаживался зал. — Все как по писаному! Фантастика! Колоссально! Вы — чудо, Умнейшая вы наша! — Они орали, они аплодировали стоя, а Величайшая Ведьма тем временем из складок одежды извлекла мышеловку.
«Ну уж нет! Спасибо большое! — подумал я. — Пусть Бруно Дженкинс отчасти и гад, но смотреть, как ему оттяпывают голову? Ни за что, ни за что на свете!»
— Да где же он? — вопила Величайшая Самая Главная Ведьма, рыская по сцене. — Куда эта мышь подефалась?
Но найти Бруно ей так и не удалось. Ловкач, спрыгнув со стола, юркнул, видно, куда-то в уголок, а то даже отыскал щель в полу.
— Ладно! Плефать! — рыкнула Главная Ведьма. — Умолкните и садитесь!
Старичье
Величайшая Самая Главная Ведьма Всех Времен стояла точно на середине сцены и медленно обводила опасным своим взглядом смиренно сидевших перед нею ведьм.
— Фсех, кому за семьдесят, пррошу поднять рруки! — гаркнула она вдруг.
Поднялось семь или восемь рук.
— Сдается мне, — сказала Самая Главная Ведьма, — что фы, старричье, уже не сможете фспирраться на фысокие деррефья за яйцами тьфутынуты.
— Не сможем, Ваше Величайшество! Ох, не сможем! — хором отозвались старухи.
— И фам не достать кррабокадабрра, которрый селится фысоко в скалистых горрах, — продолжала Величайшая Ведьма, — и что-то я слапо сепе прредстафляю, как фы станете гоняться за пррыткой маррмедузой, или ныррнете в моррские глупины, чтоп прронзить дорремиша копьем, или попрретете по мррачным полотам с рружьем наперефес, чтопы подстрелить гиппопопу. Слишком фы для фсего этого старры и слапы.
— Правильно, правильно! — поддержали ее старухи. — Уж куда нам! Куда!
— Фы, старричье, много лет прослужили мне феррой и пррафдой, — продолжала Величайшая Ведьма, — и я не хочу фас лишать удофольстфия уничтожить тысченку-дрругую детей только за то, что фы стали слапы и старры. А потому я прриготофила сопстфенными сфоими рруками огрраниченное количестфо Мышедела Замедленного Дейстфия, которрое и намеррена рраздать федьмам соотфетстфенной фозррастной группы, пррежде чем они покинут отель.
— О, покорнейше благодарим! — раздался хор дряблых голосов. — Вы чересчур к нам добры, Ваше Величайшество! Вы так щедры, так заботливы!
— Фот опрразец того, что я для фас прриготофила! — выкрикнула Величайшая Самая Главная Ведьма. Она порылась в кармане платья и извлекла оттуда малюсенький флакончик. Высоко подняла его и гаркнула: — Ф этом маленьком пузырьке пятьсот доз Мышедела! Достаточно для того, чтоп пятьсот детей пррефрратить в мышей! — Я разглядел пузырек: темно-синего цвета, совсем крошечный, как флакончики с каплями от насморка, которые продаются в аптеке. — Каждая старрушенция получит по два пузыррька! — объявила она.
— Вот спасибо, вот спасибо, Щедрейшая и Заботливейшая вы наша! — запричитали старухи. — Ни одна капелюшечка не пропадет даром! Мы торжественно обещаем перед лицом своих товарищей поуничтожить, поизвести, поприкончить по тысяче детей каждая!
— Сопррание окончено! — провозгласила Величайшая Ведьма. — Остафшееся фремя нашего пррепыфания ф этом отеле фсе ррасписано по часам, по минутам!
Сейчас мы идем на эту их Солнечную террассу пить чай с этим их смехотфоррным дирректорром.
Долее, в шесть часоф фечерра те федьмы, которрые черресчурр старры, чтопы лазать по деррефьям за яйцами тьфутынуты, должны яфиться ко мне в комнату, дапы получить по два пузыррька Мышедела Замедленного Дейстфия каждая. Комната у меня — номерр 454. Не запутьте.
