Какое счастье — снова увидеть бабушкины ноги и эти ее старомодные башмачки на ремешках и кнопочках! Я взобрался вверх по ее ногам, высадился у нее на коленях.
— Привет, ба! — шепнул я. — Я вернулся! Дело сделано! Я все вылил им в суп!
Ее рука опустилась, ласково потрепала мой мех.
— Молодец, мой миленький! — шепнула она в ответ. — Они как раз суп лопают!
Вдруг она отдернула руку.
— Да ты весь в крови! — шепнула она. — Миленький мой, что они с тобой сделали?
— Да повар один кухонным ножом полоснул, кусок хвоста отхватил, — шепнул я. — Боль адская!
— Дай-ка я погляжу, — сказала бабушка. Она наклонилась, осмотрела мой хвост.
— Бедняжечка, — шепнула она. — Сейчас я тебе его носовым платочком перевяжу. Это остановит кровотечение.
Она выудила из сумки крохотный кружевной платочек и как-то ухитрилась с его помощью сделать мне перевязку.
— Ну вот, теперь хорошо, — сказала она. — И постарайся об этом забыть. Лучше скажи: неужели тебе и вправду удалось весь пузырек вылить им в суп?
— До последней капли, — ответил я. — Послушай, а ты не можешь так меня усадить, чтоб я их видел своими глазами?
— Да, — сказала бабушка. — Моя сумка рядом, на твоем пустом стуле. Я тебя туда закину, и ты сможешь оттуда выглядывать, только поосторожней, пожалуйста, чтоб тебя не заметили. Бруно тоже там, но ты не обращай на него внимания, я ему булочку дала, так что он занят.
Ее рука обхватила меня, подняла, переместила в сумку.
— Привет, Бруно, — сказал я.
— Булочка — ну обалденная, — был ответ. — Сюда бы еще маслица!
Я выглянул из-за края сумки. Все ведьмы, сидевшие в центре зала за двумя длинными столами, были видны мне как на ладони. Они уже съели суп, официанты убирали посуду. Бабушка зажгла свою отвратную черную сигару и дымила напропалую. Летняя отдыхающая публика вокруг нас болтала, с аппетитом поглощала еду. Много было старичья с палочками, но попадались и семьи — отец, мать, двое-трое детей. Все тут были люди богатые. Уж будешь богатым, куда ты денешься, если решил остановиться в отеле «Великолепный».
— Вот она, ба! — шепнул я. — Величайшая Самая Главная Ведьма!
— Знаю, — шепнула в ответ бабушка. — Малюсенькая такая, в черном, во главе стола сидит!
— Она может тебя убить! — шепнул я. — Она любого в этом зале может убить своими белыми искрами!
— Осторожно! — шепнула бабушка. — Официант!
Я нырнул в сумку и услышал голос Уильяма:
— Ваша жареная баранина, мэм. Овощи какие желаете? Горох? Морковь?
— Морковь, пожалуйста, — сказала бабушка. — А картошки не надо.
Я слышал, как он ей накладывает морковку. Они оба молчали. Потом бабушкин голос шепнул:
— Ну все. Ушел.
Я снова выглянул.
— Ну кто, кто углядит мою крошечную голову в сумке? — прошептал я.
— И правда, — согласилась она. — Едва ли кто углядит. А вот мне каково? Попробуй поговорить, не шевеля губами.
— У тебя это изумительно получается, ба, — сказал я.
— Я сосчитала ведьм, — сказала бабушка. — Их, между прочим, вовсе не так много, как ты думал. Ты ведь наугад сказал, что их двести, да?
— Ну, просто мне показалось, что двести, — признался я.
— Я и сама ошибалась, — вздохнула бабушка. — Я-то думала, в Британии куда больше ведьм.
— А сколько их тут? — спросил я.
— Восемьдесят четыре.
— Было восемьдесят пять. Но одну зажарили, — уточнил я.
И тут я увидел, как мистер Дженкинс, отец Бруно, прямиком направляется к нашему столику.
— Внимание, бабуся! — шепнул я. — Сюда идет отец Бруно!
Мистер Дженкинс и его сын
Мистер Дженкинс шагал прямиком к нашему столику с весьма решительным выражением на лице.
— Где этот, ну, ваш внук? — спросил он у бабушки. Голос грубый, глаза злые-злые.
Бабушка окинула его самым ледяным взглядом, на какой только была способна, и ничего не ответила.
— Есть у меня мысль, что они с моим сынком Бруно вместе какую-то мерзость затеяли, — продолжал мистер Дженкинс. — Бруно к ужину не явился, а этот малый так просто, без серьезных причин, от еды не откажется!
— Должна признать — аппетит у него отменный, — согласилась бабушка.
— Чую я, и вы с ними заодно, — буркнул мистер Дженкинс. — Знать не знаю, кто вы такая, да и не больно-то интересуюсь, но вы сегодня с нами проделали мерзейший трюк. Это ж надо — поставить грязную мышь на стол! Из этого я и заключаю, что вы все трое в заговоре. И если вы знаете, где скрывается Бруно, лучше скажите, по-хорошему вас прошу.
— Никакого я трюка с вами не проделывала, — сказала бабушка. — Мышь, которую я пыталась вам отдать, — это ваш сын Бруно. Я вам добра желала. Я пыталась вернуть его в лоно семейства. Вы отказались его принять.
— Что вы тут такое мелете?! — взревел мистер Дженкинс. — Мой сын — отнюдь не мышь! — и черные усы у него при этом подпрыгнули, как бешеные. — Хватит дурочку валять, женщина! Где он? Выкладывайте!
За соседним столиком все дружно перестали жевать и уставились на мистера Дженкинса. Бабушка преспокойно дымила своей черной сигарой.
— Я вполне понимаю ваши чувства, мистер Дженкинс, — сказала она, — всякий английский отец разволновался бы точно так же. Но в Норвегии, откуда я родом, мы к подобным происшествиям давно притерпелись. И научились их принимать как часть повседневной жизни.
— Видно, вы окончательно спятили, женщина! — рявкнул мистер Дженкинс. — Где Бруно? Если вы мне сейчас же не выдадите, где он, я полицию позову!
— Бруно — мышь, — самым невозмутимым тоном повторила бабушка.
— Он — совершенно определенно — отнюдь не мышь! — взвыл мистер Дженкинс.
— Да мышь я, мышь! — и тут Бруно высунул голову из бабушкиной сумки.
Мистер Дженкинс подпрыгнул, как акробат.
— Привет, па, — сказал Бруно. На губах у него играла самая глупая из всех улыбок, какие только могут играть на губах у мыши.
Мистер Дженкинс разинул рот — так широко разинул, что я разглядел золотые пломбы в самых задних зубах.
— Да ты не убивайся так, па, — продолжал Бруно. — Ну и подумаешь, дело большое. Лишь бы кошка меня не сцапала.
— Б-б-б-бруно! — еле выговорил мистер Дженкинс.
