В их конторе была и третья выпускница Свободного университета: подруга и коллега Ирены Ядвига Пиотровская65. Все обычно звали ее Ягой, и, как и Ирена, она происходила из семьи с безупречной репутацией общественного служения. Ее отец, Мариан Поникиевский, был инженером, работавшим в городских социальных службах и проектировавшим государственное жилье66. Доктор Радлиньская знала как Мариана, так и его ближайшего коллегу, социального теоретика Романа Пиотровского. Яга тоже была тесно связана с семьей Пиотровских. У нее с Янушем Пиотровским давно был страстный роман, плодом которого стала дочка67. Яге, ревностной католичке, невысокой, плотной, с темными глазами, было за тридцать, она была на шесть-семь лет старше Ирены. Яга и Ирена работали вместе с 1934 года, и Яга, в частности, помогала размещать сирот по приемным семьям. В отличие от других подруг Ирены, она была старомодна и глубоко религиозна, но Ирена во всем на нее полагалась.
Эта вера в Ягу происходила прежде всего из тесной дружбы Ирены с ее младшей сестрой Янкой. Глядя на сестер, казалось, нельзя было найти двух более разных людей. Как и Ирена, Янка отличалась свободолюбивым нравом, была дерзкой и ироничной, в то время как ее сестра была смиренной пуританкой. Янка жила на Карольковой улице в варшавском районе Жолибож вместе с мужем Йозефом, участником Армии Крайовой68. Янка будет здесь тем судьбоносным утром, четыре года спустя, когда гестапо наконец выйдет на Ирену Сендлер. А еще она сыграет огромную роль в спасении жизни Регины Микельберг.
В ту первую осень оккупации в течение нескольких недель после прихода немцев Ирена обратилась к каждой из кандидаток. Сопротивление немцам и сохранение духа польской независимости были делом национальной гордости, которое благодаря своей убедительности могло объединить даже людей, ранее между собой не знакомых. И ему уж точно было под силу сплотить родственные души четырех девочек доктора Радлиньской.
Друзья и коллеги – Ирена Сендлер, Яга Пиотровская и Ядвига Денека – собрались однажды вечером в квартире Ирены на втором этаже по улице Людвики. Сидя за маленьким кухонным столом, с сигаретами, бокалами ликера, и непринужденно болтая, женщины решили для начала сделать что-то простое – совершить незначительный, но опасный акт сопротивления оккупации. Они сошлись на том, что будут потихоньку обходить установленные немцами законы и подделывать документы, чтобы, как и раньше, помогать всем своим подопечным. План не был ни грандиозным, ни всеобъемлющим, являясь лишь упрямым ответом на практические вызовы, и в нем не было ничего такого, чего они уже не делали раньше. Ирена была одной из четырех заговорщиц и их признанным лидером, и ее решение объединит всех четырех в жизни и смерти, о чем они сначала и не подозревали. Не все из них переживут это начинание.
Великие героические поступки иногда начинаются с малого, четыре подруги и представить себе не могли, как небольшое поначалу сообщество со временем разрастется до огромной сети настоящего братства, объединяющего самых разных людей. В течение грядущих месяцев этот круг доверия будет быстро расти – иногда слишком быстро, – когда они станут собираться на тайные встречи все увеличивающейся группой друзей и коллег из социальных служб, других муниципальных округов Варшавы. Сначала они всего лишь подделывали документы, мешая немцам и помогая своим подопечным. Со временем, вдохновляемая доктором Радлиньской и небольшими каждодневными успехами, группа превратилась в грозную ячейку Сопротивления, в ядро которой входило больше дюжины человек из десяти различных контор и учреждений. На периферии же она опиралась на храбрость и порядочность сотен людей. Большинство тех, кто имел к этому какое-то отношение, были связаны предыдущей работой с доктором Радлиньской еще с 1930-х годов.
Ячейка Ирены по своей эффективности была подлинным чудом – и те, кто знал Ирену и ее склонность к скрытности, были не слишком удивлены. Ирена была не просто организатором. Она была неукротимой стихией. В течение года, к осени 1940-го, маленькая группа обеспечивала помощь и поддержку уже тысячам варшавских евреев69. Помощь эта строилась в основном на подделке документов и реквизировании жизненно необходимых ресурсов, которые затем тайно распространялись через столовые Ирены70. Ее система была блестящей в своей простоте. «Основанием для социальной помощи являются сбор данных и статистики от населения, – объясняла она71, – поэтому мы подделывали эту статистику и опросы – а именно вписывали выдуманные имена и под них получали дополнительные продукты, одежду и предметы первой необходимости», которые затем распределялись в соответствующих центрах. Чтобы помешать немцам лично проверять вымышленные семьи, группа под одобрительный смех добавляла в досье устрашающие комментарии о смертельно опасных заразных болезнях вроде тифа или холеры. Тесная конторка Ирены в разгар рабочего дня гудела как улей. Ирена хотела приключений, и то, что она делала, вместе с осознанием борьбы с угнетателями, наполняло ее жизнью.
Если первый год оккупации для жителей Варшавы – евреев и католиков – уже был временем тяжелым и унизительным, то на второй немцы решили закрутить гайки еще сильнее. К осени 1940 года контроль нацистов над Варшавой стал жестче. После натиска на польскую культуру внимание их переключилось на эксплуатацию и уничтожение еврейской части нации. Столкнувшись с нехваткой рабочей силы, немцы произвольно хватали еврейских мужчин на улицах для выполнения трудовой повинности. Евреи стали объектом новых ограничений. Синагоги было приказано закрыть, а общинам было строго предписано соблюдать комендантский час. Евреи не могли отправлять письма за границу, пользоваться телефонами или поездами, гулять в городских парках и даже сидеть на скамейках. Дошло до того, что евреям – которые по распоряжению нацистского руководства носили для опознания сине-белые нашивки со звездой Давида – приказывали сходить с тротуара, если к ним приближался немец.
Все эти унизительные меры касались в том числе и Адама. Они с Иреной уже были любовниками, и их роман все ограничения затрагивали в полной мере. Светловолосая полячка, гуляющая в оккупированной Варшаве рука об руку с евреем – пусть даже другом, – сильно рисковала. Как минимум им могли крикнуть вслед что-нибудь обидное, а в худшем случае серьезно избить. Рыскающие по всему городу антисемитские банды под предлогом немецких законов, запрещающих «межрасовые» встречи, искали легкую мишень, которую с готовностью предоставляла соответствующая нарукавная повязка.
Простые удовольствия вроде прогулки в парке или поездки на трамвае по городу на дружескую вечеринку внезапно стали для Адама и Ирены недоступны. Скорее всего, именно в это время Ирена сама начала носить повязку со звездой Давида. Она сделала это из солидарности, как объясняла позднее, и в конце 1940 года, до того как началось самое страшное, повязка обеспечивала им с Адамом относительное прикрытие. Еврейская пара, конечно, по-прежнему могла стать объектом уличных нападок и оскорблений, зато теперь их внезапно запрещенная связь была менее подозрительна.
К началу 1941 года все стало меняться. К январю группы молодых хулиганов, поощряемые немцами, и, по слухам, даже деньгами, начали средь бела дня шататься по улицам, избивая всех, кто носил звезду Давида72. В марте эти вспышки насилия переросли в открытые массовые погромы. В течение пасхальных выходных больше тысячи головорезов терроризировали еврейские кварталы, грабя и избивая любого осмелившегося показаться на улице с повязкой. Оккупанты на все это закрывали глаза. Так поступало и большинство шокированного населения.
