Но девочка была одна. Может быть, она отстала от других, потому что двигалась слишком медленно. Сердце защемило, когда Ирка увидела прикрепленный к платью девочки тонкой швейной иглой клочок бумаги. На нем дрожащей рукой были выведены единственная цифра – возраст ребенка – и мольба матери к любому незнакомцу помочь ее дочери. Эту деталь Ирка запомнит навсегда.
Она видела, что девочка очень слаба. Но нужно было идти, чтобы по крайней мере отойти немного в сторону. Хулиганы-антисемиты и мелкие шантажисты рыскали по улочкам вокруг гетто в поисках любого, кто выглядел достаточно худым и несчастным, чтобы оказаться евреем. Евреи на «арийской» стороне были легкой добычей для вымогателей. Сохраняй спокойствие, – сказала Ирка себе. Иди медленно. Страх тебя выдаст. Родители, отправлявшие своих детей за стены гетто, учили их скрываться за лучшей из маскировок – счастливыми лицами. Ирка широко, фальшиво улыбнулась девочке, жестом показав ей тоже изобразить улыбку. Затем приложила палец ей к губам. Молчи. Глаза девочки от удивления стали еще больше.
Пока они шли в безопасную тень переулка, Ирка быстро прикидывала варианты действий. Девочке нужен врач. Ирка чувствовала, какой горячей и слабой была ее рука, и старалась не сжимать ее слишком сильно. Катастрофа. Слово упрямо засело в голове128. Единственным вариантом был приют на Новогродской. Там хотя бы есть медики.
Выстраивая свою систему, Ирена Сендлер готовилась к подобным ситуациям. Ячейка сталкивалась с таким уже не в первый раз. Они с удручающим постоянством находили изможденных еврейских детей с другой стороны стены и уже знали, что делать. Сначала Ирка как следует вымоет девочку и сообщит о ней Ирене. Затем она поднимет телефонную трубку и позвонит в детский дом отца Бодуэна. На этот раз она, может быть, спросит свою подругу Владиславу:
– Могу я забежать сегодня, чтобы отдать пальто, которое брала у тебя? – «Сегодня» означало, что дело очень срочное.
К моменту, когда Ян Добрачинский вернул детей в гетто, заговорщики Ирены уже вовсю размещали еврейских детей, обнаруженных на «арийской» стороне в местных польских семьях и городских приютах, когда представлялась возможность и можно было достать фальшивые документы. Где-то в начале зимы 1941/42 года они взялись за еще более рискованное и продуманное дело. Именно такое, какое Ирена давно планировала.
Той зимой условия в гетто быстро ухудшались. Любой бы согласился, что таких суровых зим давно уже не было. А это значило, что с начала ранней весны 1942 года Ирена Сендлер больше не оказывала случайную помощь еврейским семьям. Вся ее ячейка теперь систематически помогала им получать документы, необходимые, чтобы «раствориться» в городе. А помог им в этом счастливый случай осенью 1941 года. Женщины вышли на приходского священника из Львова, чья церковь сгорела со всеми архивами129. Священник предложил отдать им сохранившиеся пустые бланки свидетельств о рождении, которые немецкие власти уже не могли перепроверить. Ирка проделала рискованное путешествие, чтобы забрать их и вернуться с ними обратно на поезде, спрятав в потрепанном саквояже, стараясь нести его как можно более беззаботно. Только бы найти постоянный источник таких документов, и проблема была бы решена. Во Львове же, кажется, намечался демографический взрыв.
Той зимой женщины воспользовались несколькими из драгоценных, привезенных из Львова свидетельств, чтобы спасти старого друга и его семью. Новые документы избавят от необходимости скрываться доктора Витвицкого и его близких. Ирена все еще носила в гетто кукол, которых профессор изготавливал в тихой комнатке на улице Бжозова в Старом городе. Ирена принесла новую партию кукол в приют доктора Корчака специально для самых маленьких сирот Яна Добрачинского130. Она все еще беспокоилась о тех тридцати двух детях и теперь знала их всех по именам и в лицо.
Ирена постоянно убеждала своих друзей – Адама, Еву, Ракель, Йозефа и Алу – бежать и найти убежище на «арийской» стороне. Смерть шествовала по гетто. Ирена найдет им документы и безопасные дома. Она умоляла их согласиться на это прямо сейчас. Когда же те в ответ лишь печально качали головой, она не могла скрыть разочарования, раздражения и беспокойства. Слишком рискованно прятать еврея, Ирена, – вновь и вновь повторяла ей Ева. «Особенной разницы не будет, – говорила она, – на «арийской» стороне то же самое, там тоже голодают и умирают бездомные дети. Детям нужно всего лишь немного заботы и побольше хлеба». Ирена не оставляла попыток убедить ее. Но Ева не могла рисковать жизнями друзей. Она была тверда: «Пожалуйста, не проси меня, – говорила она Ирене, мягко сжимая ее руку131. – Я не могу остаться с тобой и подвергнуть тебя такой опасности».
Разговоры с Адамом были еще более выматывающими. Адам был в бешенстве от всего, что творилось вокруг, видя всюду смерть и страдания. Обезумевшие от вседозволенности эсэсовцы стреляли по прохожим как по живым мишеням. Тела каждое утро лежали на улицах гетто как бесполезный мусор. Люди плакали, умоляя о помощи. Ко всему прочему ему казалось, что поляки ненавидят евреев так же сильно, как и немцы. И Ирена хочет спрятать его среди них? Она пыталась воззвать к голосу разума, но выглядело это так, будто она оправдывается, и Адам отстранялся от ее прикосновений. Сможет ли их любовь пережить это? Эта мысль мучила ее. Она не могла потерять Адама, а он тем временем снова уходил в себя и свои книги. Он убегал в прошлое, пытаясь с помощью пыльной истории древних империй разобраться в причинах окружающего кошмара. Когда Ирена пыталась обнять его, дотронуться до его руки или погладить воротник рубашки, Адам отстранялся, и какая-то часть ее спрашивала: только ли гетто стояло между ними? Может быть, он вспоминал свою жену или то, как мать винила его во всех неудачах? А может, тот факт, что он был евреем, а она «арийкой», стал отделять их друг от друга, как и хотелось нацистам? Вина и стыд были знакомы каждому среди этих чертовых стен. Дети вымаливали перед дверями магазинов крошки хлеба, но всякий, у кого он был, мог лишь в ужасе отвернуться и идти дальше. Каждый старался выжить и все равно чувствовал стыд.
Кроме того, настаивал Адам, он не мог бросить молодежный центр. Ирена знала, что это его козырь и убедительный аргумент в любом споре, на который возразить ей было нечем. Кружок Адама заботился о самых больных и маленьких из сирот в гетто, и, подобно коллеге Алы, доктору Ландау, Адам страстно верил в то, что он на поле боя и сражается против варварства. Его безопасность, мягко напоминал он всякий раз, ничего не значит. Она ежедневно рисковала своей жизнью ради беспризорников. Она рисковала, принося в гетто вакцину. Если бы он попросил ее остаться дома ради ее же блага, неужели бы она согласилась? Она знала, что нет. Он был таким же.
Поняв, что уговаривать друзей бесполезно, Ирена вместе с товарищами по обе стороны стены занялась другой, еще более опасной миссией. Она больше никогда не позволит ни одному ребенку вернуться в гетто. Они найдут безопасный приют на «арийской» стороне для всех еврейских детей. Весной 1942 года на улицах «арийской» стороны насчитывалось примерно четыре тысячи беспризорных детей, и две тысячи из них были евреями.
