Поэтому Ирена обратилась к одной из своих старых университетских подруг, уже вовлеченной ею в свою сеть. Мария Кукульская заведовала «комнатой экстренной помощи» для спасенных детей, расположенной в районе Прага в просторном доме, который она делила с дочерью-подростком. Поднимаясь по лестнице в дом Марии, Ирена спрашивала себя: «Может ли она просить об этом друга, даже такого храброго и дорогого для нее?» Она не станет притворяться. Она попросит ее рискнуть своей жизнью и жизнью дочери, чтобы спасти Адама. От страха у нее мороз шел по коже. Она сжимала в ладонях чашку горячего чая, который предложила ей Мария. Та посмотрела на подругу и вдруг рассмеялась. Ты же любишь его, ведь так? Ирена тоже рассмеялась и кивнула. В этом случае вопросов больше не было. Разумеется, Адам сможет поселиться в свободной спальне Марии.
Тем летом Регину Микельберг, как и многих других на Умшлагплац, затолкали в железнодорожный вагон. Как только за плотно прижатой друг к другу массой людей захлопнулась дверь, Регине стало плохо. Пока вагон медленно удалялся от Варшавы, криков ужаса и растущего зловония для хрупкой тридцатилетней женщины было уже слишком. У нее все еще была сестра в гетто. У нее все еще была семья. И возможно, если она действительно была первой женой Адама, у нее все еще был муж, которого она может вернуть, несмотря на то что связи между ними сильно ослабли. Какова бы ни была правда, Регина знала Адама и Ирену, и отчасти именно это спасет ей жизнь. Только бы ей освободиться, а уж Янка Грабовская и Ирена найдут, где ее спрятать. В удушающей жаре тесно набитого вагона тусклый свет падал только через маленькое вентиляционное окошко. Оно было очень узким, но и Регина была девушкой стройной и упрямой. Она подтянулась, а мужчина внизу позволил ей поставить ногу ему на плечо. Его печальный, понимающий взгляд заставлял ее рискнуть. Мощным рывком Регина протиснулась через окошко, скатившись на рельсы. Не оглядываясь, она побежала назад в темноту, пока громыхающий поезд удалялся в сторону Треблинки.
Ирена пробовала найти Ракель Розенталь, еще одну девушку из круга доктора Радлиньской и лидера молодежного центра, и на сердце у нее становилось все тяжелее. Ее нигде не было. Это означало, что она могла быть в тех страшных вагонах, отправляющихся на восток. Сердце Ирены сжалось при ужасной мысли: скорее всего, Ракель – яркая, шумная Ракель – добровольно отправилась с депортированными, в надежде разыскать свою пропавшую пятилетнюю дочь. Как и все в гетто, она жила в ежедневном кошмаре. Стоило ей отвернуться, и вся семья исчезла на Умшлагплац. У Ракели был мощный мотив последовать за ними.
Потеря дочери выбила Ракель из колеи. Это горе усиливал еще один неумолимый факт. Исчезновение ее дочери было обстоятельством, позволившим ей пережить то лето. Во время облав «мало кто беспокоился о детях», рассказывала одна молодая еврейская женщина195. Дети «слонялись вокруг, невидимые в толпе» во время уличных «селекций». Матери с детьми и все, кто был старше тридцати пяти лет, сразу же отбирались для отправки на железнодорожную станцию. Дети, которые слишком хорошо понимали, как высоки ставки, бежали от своих родителей, чтобы спасти их. «Какими же мудрыми и понимающими были они, эти крошки, – вспоминает та молодая женщина, – пытаясь убедить своих матерей жить дальше без них».
Ирена искала, искала и в конце концов потеряла надежду. Но Ракель по счастливой случайности оказалась тем летом среди выживших. Прикрепленная к рабочей команде, уходящей каждое утро за стены гетто для рабского труда, Ракель оцепенела от горя. И Ирена была права насчет того, что она даже не станет беспокоиться о собственном выживании. Она не пошевелит и пальцем ради спасения своей жизни после того, как не смогла уберечь свою дочь. Однако другие члены рабочей команды были решительно настроены бежать, и в конце смены, когда охрана на мгновение отвернулась, молодой человек наклонился к ней и быстро прошептал: Мы покидаем гетто. Будь готова. И вдруг все вокруг бросились кто куда, и Ракель обнаружила, что стоит на незнакомой улице «арийской» стороны города. Больше всего она хотела найти свою дочь. Где искать ее, она не знала, поэтому просто бродила весь вечер по улицам, готовая умереть и желая, чтобы кто-нибудь застрелил ее. Близился комендантский час, и ждать ей оставалось недолго. Но вдруг какая-то девушка, перебегавшая дорогу, остановилась прямо перед ней. Ракель! Ракель подняла глаза и узнала полячку, с которой встречалась несколько раз еще до войны на собраниях социалистической партии. Молодая женщина – сейчас, как и Ирена, участник Сопротивления – тут же поняла, в какой опасности находится Ракель. Пойдем со мной, я знаю безопасное место, где мы можем спрятать тебя. Ракель безропотно позволила отвести себя туда.
Ирена неделями искала свою подругу после ее исчезновения из гетто, но все впустую. Однако, как и Але, Ракели было суждено стать героиней. Она присоединилась к своей польской подруге на «арийской» стороне и всю войну будет яростно сражаться в Сопротивлении.
Оставалась еще Ева Рехтман. Как и Ала, Ева не могла оставить детей своего молодежного кружка – только не теперь, когда даже малышей ежедневно увозили в лагеря. По словам Ирены, Ева была «их матерью, отцом, сестрой и другом… Они же, в свою очередь, были для нее величайшим утешением»196. Из четырех подруг, сидевших словно целую вечность назад за столиком уличного кафе, смеясь и болтая, Але, Ракель и Ирене – если не считать их личных трагедий – повезло, повезло остаться в живых. Еве тем страшным летом посчастливилось меньше.
«В тот, казалось бы, чудесный теплый день, – вспоминала позднее Ирена, – орды вооруженных до зубов немецких солдат оцепили «маленькое гетто», где работала Ева197. Она вместе с сиротами оказалась в ловушке среди перекрытых улиц. Ирена, едва услышав об этом, собрала людей для спасательной операции, готовая рискнуть чем угодно и придумать самый дерзкий план, но спасти Еву и детей от депортации. У нее в распоряжении была даже и не нужная пока на Умшлагплац машина «Скорой помощи». Пока Ирена искала Еву по всему гетто, руки ее дрожали. Может быть, им снова удастся уловка с Умшлагплац. Может быть, она сможет убедить охранников, что Ева слишком слаба, чтобы ехать. Или они ее где-нибудь спрячут, ведь они уже столько раз проделывали это с детьми. У Ирены не было четкого плана, но у нее была миссия. Пользуясь повязкой эпидемиологического контроля, она спорила с охранниками, убеждая их, что она уполномочена провести здесь срочные медицинские процедуры. Лишь бы найти Еву. Когда им отрезали один путь, они в спешке стали искать другой, делая все, чтобы добраться до закрытых улиц.
За шлагбаумами лаяли собаки и слышались выстрелы. Кто-то выкрикивал приказы. Раздался крик. И вновь пугающая тишина. Один молодой охранник, казалось, начал колебаться, когда Ирена умоляла их пропустить, но, поразмыслив, решил все же этого не делать. Везде им было отказано во входе в заблокированный на время Aktion квартал. Позднее, в тот жаркий августовский день, затерявшуюся в толпе Еву Рехтман затолкали на Умшлагплац в вагон для перевозки скота, двери которого накрепко связали проволокой. В отличие от Регины, ей не удалось в последний момент выбраться через окошко. Ева Рехтман погибла в августе в Треблинке в одной из тех облицованных белым кафелем «душевых».
