Немцы даже не представляли, что такое может случиться. Еврейское сопротивление, тем более подобного масштаба, никак не вязалось с их представлениями о том, на что способны жалкие унтерменши. Бойцы Сопротивления, вооруженные лишь револьверами, самодельными гранатами и лишь некоторые винтовками, нанесли удар быстрый и решительный, и в этот первый день ликование было всеобщим. Еврейские бойцы не просто воевали, они побеждали. Марек Эдельман вспоминал, как они атаковали колонны немцев с помощью бутылок с зажигательной смесью282. «[Мы] поджигали танки и немецких солдат, [и к] пяти часам дня нацисты, шокированные полученным отпором, отступили с территории гетто», – значится в его дневнике под тем днем283. И на улицах снова наступила тишина.
Мертвые тела покрывали улицы. В первом же бою погибло больше двухсот бойцов Сопротивления. Но немцев, напоминали друг другу оставшиеся в живых, было убито еще больше. Пожилые евреи выходили из своих убежищ, чтобы целовать в щеки молодых героев, неподвижно лежащих на тротуарах. Народ заполнил улицы, незнакомые люди обнимались. Все знали, что празднуют лишь временный успех, но этот момент, которого ждали долгие годы, наконец настал. 20 апреля немцы отложили свое возвращение до второй половины дня, попробовав реорганизоваться. Бой снова был жестоким. Гетто охватила радость, когда в результате взрыва удачно расположенной мины в один момент погибло больше сотни эсэсовцев. Немцы ужасались тому, что девочки-подростки, бесстрашные и готовые умереть, «прятали в своих широких брюках гранаты» с тем, чтобы, подойдя как можно ближе, уничтожить побольше врагов284. На второй вечер настроение было не менее радостным. «Мы смеялись и были счастливы, – вспоминали бойцы. – [Когда] мы бросали гранаты и видели кровь немцев на улицах Варшавы, затопленных кровью и слезами евреев, нас охватывала великая радость»285. Среди руин еврейского госпиталя, где Ала жила в полуразрушенном подвале дома номер четыре по улице Генся, она и Нахум Ремба вновь объединили усилия с другими врачами и медсестрами, быстро оборудовав медпункт для помощи пострадавшим бойцам.
Когда новость о еврейском восстании проникла на «арийскую» сторону, поляки приветствовали ее. Но у этого веселья были и зловещие оттенки. Жители «арийской» стороны занимали длинные очереди к колесу обозрения, чтобы посмотреть с высоты на развернувшуюся внизу фантастическую битву. Поляки заняли все окружающие мосты с видом на гетто, устраивая там пикники и наблюдая за боями. Тем же, кто отчаянно сражался в гетто за свою жизнь, казалось, что собравшиеся радуются не столько за еврейских бойцов, сколько наслаждаются зрелищем терпящих поражение оккупантов. Во время тех вечеринок на крыше люди говорили, что «это было первое настоящее развлечение, устроенное немцами за все это печальное время», и подобного рода циничные высказывания доходили даже до гетто286. Вскоре появились немецкие самолеты, сбрасывая бомбы и взрывая дома за стеной гетто, после чего люди начали делать ставки, как долго будет гореть квартал и много ли в нем после этого останется жильцов287.
Ирене было больно слышать все это. Ее пропуск больше не действовал, и войти в гетто она не могла. Каждый день она стояла у стены, ломая голову над тем, что может сделать, как может сообщить Але, что она все еще рядом. Из всех ее довоенных еврейских друзей внутри гетто осталась сражаться только она одна. Но пока Ирена не могла сделать ничего, чтобы помочь ей или другим бойцам.
На шестой день восстания, в воскресенье, ситуация в гетто стала меняться. Немцы, разъяренные сопротивлением, поджигали один за другим дома. Столбы густого дыма валили из-за стены, и в весеннем воздухе по всему центру Варшавы кружились хлопья серо-белого пепла. Юлиан Гробельный послал Ирене сообщение, попросив ее срочно прийти тем утром к нему домой. Позднее Ирена вспомнила, что, стоя на пороге его дома, она слышала по всему городу звон пасхальных колоколов. Мимо нее шли женщины в праздничных шляпах и красивых платьях с цветочным рисунком. Из открытых окон доносился радостный шум пасхальных завтраков. Но Юлиан в своей маленькой задней комнате был подавлен. В гетто развернулась партизанская война, сообщали его источники, и бойцов Сопротивления атаковали со всех сторон. О победе над немцами речи не было. Понятно, что она невозможна. Сейчас нужно было помочь тем выжившим, кто сможет выбраться из этого ада.
«Ты должна помочь им», – сказал Юлиан. Ответ Ирены был немедленным: Скажи, что нужно делать. Юлиан ответил: «Дай мне адреса, по которым мы сможем направить людей, добравшихся до «арийской» стороны»288. Позже «Жегота» свяжется там с ними. Ирена раздумывала. Что имеется в ее распоряжении? Разумеется, ее квартира. Она знала, что также может рассчитывать на Зофью и Станислава, на Янку и ее сестру Ягу. У нас есть «экстренные комнаты», – ответила Ирена, – они открыты для всех, кто бежит из гетто. Может «Жегота» передать их адреса «Еврейской боевой организации»?289
Ирена продолжала размышлять. Она знала, что шла на огромный риск – еще более серьезный, чем в ходе их прежних операций. Но пока немцы с упорной одержимостью методично и неспешно уничтожают в гетто улицу за улицей и дом за домом, не сможет ли она этим воспользоваться? А вдруг они настолько увлеклись, что ей удастся незамеченной пробраться в гетто? Если же она сможет войти, то и выйдет – с теми, кого получится вытащить. Ирена в тот же день отправится в гетто, выведет оттуда нескольких подростков. Именно так!
Она мобилизовала свою группу, и в течение следующих нескольких дней женщины, как и прежде, входили в гетто и выходили из него. Ирка Шульц бесстрашно бросалась в горящие дома и выносила на руках плачущих младенцев. Ирена ждала в канализационных люках и у входов в тоннели, направляя спасенных в убежища290. В доме Янки члены Сопротивления приходили и уходили, пряча здесь вынесенные из гетто секретные документы. Ирена очень беспокоилась за Алу, не зная, что сейчас с ней происходит. Пламя пожаров в гетто с каждым днем разгоралось все сильнее, но Ирена надеялась, что Ала будет одной из тех, кому удастся добраться до укрытия. Юлиан разделял ее тревогу. Ала напрямую работала с ним и другими участниками Сопротивления, и Юлиан знал ее как находчивую и храбрую женщину291. Если кому и суждено выжить, так это ей.
В течение двух недель хитрость срабатывала, и немало семей было спасено через канализационные проходы. Но вскоре немцы поняли, как люди бегут из гетто. Они перекрыли все городские коммуникации, наполнив ядом водопровод и газопровод, чтобы убить тех, кто еще не успел скрыться. К началу мая у тех, кто остался в гетто, легкого выхода уже не было. Среди них была и Ала. В сожженных убежищах по обе стороны улицы Генся Ала и Нахум с его женой Хеней пытались помогать раненым бойцам Сопротивления.
8 мая 1943 года, незадолго до конца, немецкие патрули устроили рейд по бункерам на улице Генся292. Все гетто вокруг Алы пылало. «Здесь не хватало воздуха, вокруг были лишь черный удушливый дым и тяжелый обжигающий жар, который источали раскаленные стены и каменные ступени, – писал в своем дневнике Марек Эдельман293. – Пламя цеплялось за одежду, которая уже начинала тлеть. Мостовая плавилась у нас под ногами»294. Матери выпрыгивали с четвертого, пятого этажа вместе с детьми и разбивались насмерть. На улицах лежали обугленные трупы, от многих зданий остались лишь груды обломков. В грязных подвалах персонал госпиталя жался друг к другу, пытаясь спрятаться и укрыть своих детей за нагромождениями обломков. Но теперь немцы охотились с собаками, и одна из них нашла Алу. Когда она под прицелом немцев выбиралась наружу, ноги тряслись, а во рту она чувствовала вкус пепла и грязи.
