Дважды в день, днем и вечером, грузовики отвозили людей обратно в Павяк. «Посторонний наблюдатель мог подумать, что это машины «Скорой помощи» везут жертв катастрофы, – вспоминал один из врачей321. – Лица их были бледными, покрытыми кровью, глаза черными, одежда мятой и испачканной в грязи, часто с оторванными рукавами и карманами». Иногда среди них была и Ирена. В другие дни она работала в тюремной прачечной, часами стоя на изувеченных, отзывающихся резкой болью при каждом движении ногах, отстирывая в перерывах между пытками испачканное немецкое белье. Теперь она сильно хромала и ежедневные выходы в тюремный двор давались ей с трудом. Когда качество работы прачек не устраивало немцев, наказание было суровым. Однажды разъяренный охранник выстроил женщин из прачечной лицом к стене и, шагая вдоль ряда, всаживал пулю в затылок каждой второй. Ирена оказалась среди выживших.
Утром того дня, когда распространилась весть об аресте Ирены, в ее окружении началась паника. Юлиан Гробельный и руководство «Жеготы» сразу столкнулось с рядом проблем, самой серьезной из которых были списки с адресами и именами детей. Если Ирену убьют, вся эта информация погибнет вместе с ней. Тысячи детей, многие из которых были слишком малы, чтобы помнить свое настоящее имя и происхождение, в этом случае навсегда будут потеряны для своих семей и всей еврейской нации. Но была еще бо́льшая опасность: ее для детей представляла сама Ирена. Она говорила об этом прямо: «Волновались они не столько обо мне… сколько о том, переживу ли я пытки. В конце концов только я знала, где были все эти дети»322. Если она сломается, катастрофа будет полной и сокрушительной. Но спасение ее было непростой задачей. Чтобы его осуществить, нужно было подкупить кого-то из высших чинов гестапо.
Дома у Марии Кукульской тоже были проблемы, но другого плана. Все обитатели ее квартиры задавали себе один и тот же вопрос: выдержит ли Ирена пытки? Что уже известно немцам? Янка Грабовская сразу же сообщила об аресте Марии и Адаму, но могла лишь посоветовать им готовиться к худшему.
Юрек по-прежнему ухаживал за дочерью Марии Анной, и когда он в тот день переступил порог дома, то сразу понял, что случилось страшное. Дом Марии обычно был наполнен смехом и там всегда тепло принимали гостей. Но сейчас Адам сидел, сгорбившись на стуле, глядя перед собой невидящими глазами. Юрек не был уверен, что он вообще заметил его приход. Адам не повернулся к нему и ничего не сказал. Юрек тут же понял, что дело было в Ирене.
Анна быстрым жестом показала Юреку следовать за ней. Ирена? – спросил он. Анна кивнула. «Она сейчас в тюрьме на улице Шуха, а может быть, уже в Павяке. Мы пытаемся вытащить ее»323. Юрек почувствовал, что мир вокруг зашатался, вот-вот готовый рухнуть. Ирена управляла всем, благодаря ей они были в безопасности. Что же будет теперь?
Когда Адам наконец пришел в себя, то вопреки всем разумным доводам стал настаивать, что они спасут Ирену, чего бы это ни стоило. Мы вытащим ее. Сейчас это самое важное! Обхватив голову руками, он повторял это снова и снова. Мария не осмеливалась возразить, что это почти безнадежная затея. Люди не покидают Павяк. Во всяком случае, не так, как хотел Адам.
Наконец Мария осторожно подошла к еще более насущному вопросу, который нужно было обсудить с Адамом. Возможно ли, что Ирена их выдаст? Как много гестапо уже знает? Эта квартира была «спалена» – непригодна для того, чтобы в ней скрываться. Адам должен был перебраться в другое, более безопасное место.
«Адам, нам нужно идти, сейчас же». Беспокоясь о нем и в любом случае не желая отпускать Адама одного Мария видела лишь одно решение. Адам отправится в безопасное убежище на Акациевой улице в Отвоцке, где сейчас уже скрывались Юлиан Гробельный и его жена Галина. Ежи отправится с ним.
Переезд человека с такой характерной внешностью, как у Адама, был очень опасным делом. Ему было рискованно даже близко подходить к окну, не говоря уже о том, чтобы выйти на улицу. Вариант был всего один – незамеченным сесть в трамвай, идущий до пригорода. В тот осенний день, первый раз более чем за год, Адам Цельникер, спустившись вместе с Марией по лестнице, вышел на улицы изменившейся Варшавы. Мария настояла на том, чтобы лично сопроводить его до Отвоцка. Сначала на улицах было тихо, но по мере того, как они приближались к депо, людей становилось все больше. Мария начала нервничать, а когда дорогу им преградили два поляка, и вовсе разозлилась. Еврей! Он ведь еврей! Один из мужчин протянул руку за деньгами. Надеюсь, что у пани есть деньги. Иначе здесь будет гестапо.
Мария в ярости повернулась к мужчине. Оставь нас в покое, – прошипела она. – Либо я прикажу Армии Крайовой казнить тебя. Осенью 1943 года эта угроза была отнюдь не пустой, хотя и признавать, что у тебя есть связи в подполье, тоже было опасно. Подпольное государство уже работало на полную мощность. Смертные приговоры и казни коллаборационистов и шантажистов были обычным делом. Поэтому мужчины, переглянувшись, исчезли в толпе в поисках более сговорчивых жертв. Удивительно, но дерзкая угроза Марии сработала.
В Отвоцке Юлиан и Галина встретили Адама как старого друга. Юлиан являл собой некий «глаз бури», но вокруг него происходило постоянное движение. Сам он был сейчас прикован к постели, и ему было трудно даже говорить. Он сильно исхудал, щеки его ввалились. Галина нежно, с ободряющей улыбкой заботилась о нем, но жить ему оставалось недолго.
К концу октября ситуация стала быстро меняться также и для других членов сети Ирены, и вести об этом скоро дошли до Юлиана. К юго-востоку от Варшавы, в трудовом лагере в Понятове, где на грани смерти находилось пятнадцать тысяч заключенных, тюремное сопротивление постепенно набирало силу. Хеня Коппель была жива и все так же работала швеей. Как и неутомимая Ала Голуб-Гринберг324. Она уже входила в маленькую тюремную ячейку, находясь в прямом контакте с боевой организацией Марека Эдельмана и «Жеготой». Лидеры их уже планировали дерзкий побег. Восстания в лагерях стали для немцев постоянной головной болью. В августе поднялось восстание в Треблинке, осенью волнения произошли даже в Освенциме. Бунты жестоко подавлялись, но к осени 1943 года дела у немцев на фронте шли все хуже, и Берлин заметно нервничал.
В конце месяца внимание немцев переключилось на Понятов. Пару сотен заключенных, работавших на текстильных фабриках, без предупреждения направили рыть зигзагообразные траншеи двухметровой глубины, якобы для усиления обороны лагеря. Работа шла целыми днями, и вскоре поползли слухи, что следующими будут строить вышки противовоздушной обороны. Ала и ее ячейка тем временем становились все более подозрительными и осторожными.
У них уже был небольшой арсенал, который удалось пронести в лагерь с помощью «Жеготы». Когда утром 4 ноября немцы приказали всем выйти на перекличку, Ала поняла, что готовится что-то ужасное. Лидеры ячейки – мужчины и женщины, сражавшиеся вместе еще в гетто, – собравшись, приняли отчаянно смелое решение. Они не выйдут на перекличку, а вместо этого забаррикадируются в одном из бараков, готовясь к активной обороне. Запас оружия был невелик, но эти люди верили в свои силы, уже зная по опыту, что успешно сражаться с врагом можно.
