Морозным ноябрьским утром немцы приказали людям выстроиться вдоль траншей, группами по пятьдесят человек. Им приказали снять одежду и сложить ценные вещи в небольшие корзинки. После того как почти пятнадцать тысяч человек легли в траншеи друг на друга, их стали расстреливать из пулеметов325. Немцы назвали эту акцию Erntefest – «Праздник урожая». Расправы продолжались несколько дней. Хене Коппель было тридцать четыре, когда она погибла во время такой «жатвы». Бета осталась сиротой.
Але было суждено умереть иначе. В тот год ей исполнилось тридцать девять, но она оставалась яростной и бесстрашной. Когда немцы пришли за ними с собаками, восставшие открыли по эсэсовцам из бараков огонь. Охранники, не успев ничего понять, валились замертво. Такой неожиданный поворот и понесенные потери сначала ошеломили немцев, но затем они пришли в ярость. В опутанном со всех сторон колючей проволокой Понятове бежать было некуда, но еврейские бойцы и не собирались. Немцы открыли огонь по зданию и подожгли бараки. Ала и ее друзья погибли внутри, сопротивляясь до конца. В эти последние страшные мгновения, когда все вокруг нее пылало, Ала, быть может, думала о своем муже Ареке, сражавшемся где-то вдали, и о своей любимой маленькой дочке.
Для друзей Ирены зима 1943/1944 года была тяжелым временем. Потеря следовала за потерей и просвета в этом мраке не было видно. Возможным утешением служило лишь то, что дети были в безопасности.
Ко второй неделе ноября, когда новость о назначении Ирены прачкой разнеслась по сети, плохих новостей прибавилось. В камерах Павяка Ирена краем глаза видела избитую Хелену Чешко. Ее роль медсестры и связного была ключевой. Хелена была, как всегда говорила Ирена, «полной инициатив», и она обеспечила подполью немало важных контактов в больницах и «тайных кругах» по всей Варшаве326. Хватит ли Хелене сил выдерживать пытки и хранить молчание? Как и Ирена, Хелена держала в своих руках жизни Ирки Шульц, Ядвиги Денеки и Владиславы Мариновской – как и сотен детей в приютах. Женщины каждый день встречались во время прогулок по тюремному двору, и иногда обменивались осторожными понимающими взглядами. Леону, мужу Хелены и их соратнику, который помог спасти жизни десяткам детей, организовав их вывоз по трамвайной ветке на улице Муранов, было уже не помочь. Его расстреляли 17 ноября в ходе массовой казни.
Следующей жертвой стала Ядвига Денека. Сеть постепенно распутывалась. 25 ноября Ядвига навещала еврейских беженцев, прятавшихся в подвале дома и точке распространения подпольной прессы на Свеньтоерской улице в Жолибоже, когда нагрянуло гестапо327. Ядвиге в тот год исполнилось двадцать четыре. Только благодаря тому, что она не сломалась во время жестоких допросов в Павяке, Катажина Мелох и десятки других детей остались живы.
Женщины делали все, что было в их силах, чтобы не падать духом в тюрьме, невзирая на постоянный изнурительный голод, унижения и побои. Смерть могла прийти за каждой ежедневно во время переклички. Все жили с ощущением неминуемой гибели.
Мучили их также бездействие и душевные переживания, сожаления о том, что теперь уже осталось в прошлом. В камере Ирены узницы тайком смастерили из кусочков хлеба и обрывков бумаги игральные карты. А по вечерам, когда охранники, выключив свет, удалялись, здесь тихонько звучали печальные польские напевы, колыбельные и народные песни, отдаваясь грустным эхом от стен бетонного мешка. Ирена и Бася делили тесную сырую камеру с десятком других узниц. Все они спали, тесно прижавшись друг к другу. Но когда Бася пела, у них возникало ощущение свободы. Пела Бася едва ли не лучше всех на свете.
Как-то ночью в начале декабря Бася сидела, прислонившись к холодной стене, отвернувшись от Ирены. Ирена была уверена, что ее подруга плачет. Бася, что случилось? Может быть, нам спеть что-нибудь? – спросила она. Бася медленно покачала головой: Нет, я не могу петь. – Она запнулась. – Ирена, они собираются казнить меня завтра. Я это чувствую. Ирена начала шепотом успокаивать ее, но Бася ее остановила: Нет. Мы сегодня видели Збигнева Лапинского. Как его выносили из часовни. Его избили до полусмерти. Восемнадцатилетний Збигнев был связным в подполье. Бася и Хелена Печин смотрели, как охранники тащили его, избитого и хромающего, по коридору после допроса, и Бася, не выдержав, набросилась с руганью на молодого немецкого лейтенанта. Я выдала, что мы знаем его, Ирена.
Всю ту ночь Ирена не спала, вновь и вновь рассматривая трещины на потолке, думала. Лежащая рядом с ней Бася тоже не спала. Когда они на рассвете вышли из камеры для переклички, Бася сильно сжала руку Ирены. Ирена старалась не заплакать. Когда зазвучали фамилии приговоренных, случилось то, чего Бася и опасалась, – она была среди них. Басю и Збигнева расстреляли в тот же день на углу улиц Ординацкой и Фоксал328. Ночью Ирена, осторожно пошарив в оставшихся вещах Баси, нашла маленькую вещицу – небольшое, сделанное вручную изображение Христа с надписью «Я верю в Иисуса». Ирена сжала его в руке, уже не в силах сдержать слез. Она до конца жизни будет беречь это маленькое сокровище.
Перекличка шла каждое утро. Шестого января назвали имя Ядвиги Денеки. Ее вместе с одиннадцатью еврейскими женщинами, которым она помогала скрываться, расстреляли на руинах гетто сразу за тюремными воротами329. Но Ядвига не сказала немцам ничего.
Ирена знала, что близится ее очередь. В январе Ирену снова вызвали во время утренней переклички к дантисту, и пока жужжал бур, Анна Сипович вручила Ирене последнее послание от «Жеготы». О свободе и побеге там больше не было ни слова. Было лишь написано: «Держись. Мы любим тебя». Пройдет всего пара недель, и передавать Ирене какие-либо сообщения будет уже поздно. «Однажды я услышу и свое имя», – говорила она330. Днем ее казни было назначено 20 января 1944 года.
Глава пятнадцатая
Казнь Ирены
Варшава, январь 1944 года
Они повезли ее к аллее Шуха.
Заключенные называли тюремный грузовик «капюшоном», и плотный брезентовый верх, который не позволял выглянуть наружу, усиливал и без того растущее ощущение ужаса. В то утро их было двадцать, может быть, тридцать – женщин, которых польские тюремщики в зеленых фуражках, провожая сочувствующими взглядами, затолкали в грузовик, везущий их теперь в последний путь. Многих в Павяке казнили целыми группами за тюремными воротами, на руинах гетто или на деревянных настилах над зияющими дырами разрушенных фундаментов. Их партия предназначалась для расстрела на улице Шуха. И хотя женщин везли в темноте, всем было очевидно, куда и зачем. Ирена знала, что это ее последний час.
Женщин ввели в комнату ожидания с дверями, ведущими в разные стороны, налево и направо. Многие плакали. По очереди называли имена, и женщины выходили через левую дверь, ведущую во двор. Один за другим звучали выстрелы. Рыдания в комнате становились все громче. Ирена услышала, как назвали ее имя, и короткий путь через всю комнату показался ей падением в пропасть. Звук часов, отсчитывающих секунды, казалось, заглушал все, и мир сузился до этих последних шагов и мыслей о матери и Адаме. Она пошла было налево. Но тут охранник приказал ей войти в дверь справа. Значит, будет еще один допрос. Когда же кончится эта пытка! Поскорее бы… Хотя как именно она закончится, сомнений у Ирены не было. В комнате ее ждал краснолицый гестаповец в высоких сапогах. Пойдем. Ирена подчинилась. Они вышли на улицу, где уже светило скудное зимнее солнце. Ирене в этот миг так хотелось, чтобы под рукой оказался цианид, чтобы тихо все закончить. Застрелит ли немец ее на перекрестке, как и остальных? Сейчас он вел Ирену, удаляясь от Павяка, к зданию сейма. На перекрестке аллеи Вызволения и улицы Шуха немец остановился и повернулся к ней: «Ты свободна. Беги отсюда, и побыстрее»331.
