Так после долгой черной полосы начали наконец приходить хорошие новости. Потери были позади, и Адам с Иреной воссоединились на фоне других историй выживания. Хелена Чешко была жива, когда освободили лагерь в Равенсбрюке, и сейчас направлялась домой. Доктор Хирцфельд и доктор Радлиньская тоже выжили. Изабела Кучовская, Ирка Шульц, Владислава Мариновская, Янка Грабовская, Станислав Папузинский – все они остались в живых и увидели своими глазами свободную Польшу. Станислав забрал своих лишившихся матери детей из приемных семей. Марек Эдельман, работавший рядом с Алой и Нахумом в медицинском пункте на Умшлагплац, а затем возглавивший героическое восстание в гетто, был провозглашен героем. Он стал врачом. Поступая так, он, быть может, вспоминал об Але и Нахуме.
Ирена и Адам присоединили к созданной ими новой семье двух еврейских приемных дочерей, включая любимицу Ирены Эстеру. Семья была большой, а дом маленьким, но теперь Ирена отчаянно хотела стать матерью. Эстера оставалась с ними несколько лет и потом вспоминала, что Адам и Ирена были заботливыми и любящими родителями. Адам проводил с Эстерой много времени, помогая ей с выполнением ученических домашних работ. Ему всегда нравилось преподавать.
Что же насчет остальных «детей» Ирены? Теодора, жена Йозефа Зисмана, забрала маленького Петра из приюта, где он был в безопасности во время оккупации. Ирена никогда не забывала слов Йозефа, когда он отдавал ей Петра: «Помогите ему вырасти хорошим человеком и достойным поляком»376. Теодора сдержала это обещание за Ирену.
Кузен Петра Михал Гловинский был еще одним маленьким выжившим, и мать также забрала его из приюта.
Станислава Буссольд и ее муж вырастили как собственного ребенка маленькую Бету – которая уже начала ходить – и удочерили ее. «Мое свидетельство о рождении это маленькая серебряная ложечка с моим именем и датой рождения, спасенная вещица спасенного ребенка», – говорит она377. Но сегодня она с большой любовью рассказывает о детстве у приемных родителей. Бета пыталась искать, но так и не нашла тот номерной счет в швейцарском банке, где ее еще могло ожидать оставшееся состояние семьи Коппелей.
Катажину Мелох, десятилетнюю девочку, которую Юлиан Гробельный и безымянный пожилой священник передали Ирене. Она лишилась родителей вскоре после начала войны, но после окончания ее разыскала тетка: «Если бы тетя не увидела адрес на посылке, отправленной мне в приют, – говорит Катажина, – она бы ни за что не нашла меня так быстро»378. Много десятилетий спустя ее все еще преследуют воспоминания о гетто. После войны Катажина сделала карьеру журналистки. «[Но] я все еще не могу писать о своем пребывании в варшавском гетто, – говорит она379, – на улицах я каждый день видела тела, накрытые газетами. Они были постоянной частью пейзажа». И она всегда вспоминает с теплотой и горечью о героизме и трагической гибели своего «хранителя» Ядвиги Денеки.
После войны дочь Алы Голуб-Гринберг, Рами, нашла своего дядю Сэма и его жену Анну и со временем стала медсестрой и матерью380. Сегодня она уже бабушка. С Элжбетой, дочерью Ядвиги и Януша Стжалецких, они хорошие подруги.
Это лишь немногие среди тысяч. И пусть одни, как Ракель, предпочли похоронить прошлое, одну вещь, по мнению Ирены, выкопать все-таки стоило. Весной 1945 года, вскоре после того, как Ирена вместе с Адамом вернулись в Варшаву, Ирена и Янка встретились теплым солнечным днем на месте старого сада на заднем дворе разрушенного дома, чтобы отыскать спрятанные листы с настоящими именами сотен детей. С собой у них была большая лопата. Был полдень, женщины в ботинках на толстой подошве с трудом пробирались через груды кирпичей и щебня. Дом был уничтожен во время восстания, и его задний двор представлял собой свалку из искореженного металла и разного мусора. В 1945 году Варшава была именно такой, мрачной и почти лишенной деревьев381. Они искали несколько часов, но ничего не нашли. Списки вместе с журналами и бухгалтерскими записями Ирены оказались утеряны навсегда, как и многое в городе382.
Но они не сдались. Ирена и ее группа решили восстановить по памяти хотя бы часть фамилий. Список так и не был закончен. Ирена признавала, что были дети, которых они просто не помнили. Частично восстановленный список был аккуратно перепечатан на найденной среди руин печатной машинке Яги. Когда все было готово, Ирена передала напечатанное Адольфу Берману, ставшему главой Центрального комитета польских евреев383. В 1945 году он возьмет список с собой в край, что тогда еще назывался Палестиной, и сегодня он хранится в архиве в Израиле, из уважения к неприкосновенности личных историй тысяч людей.
«Позвольте мне особо подчеркнуть, что мы кто угодно, но только не герои, – настаивала Ирена в разговорах с теми, кто хотел провозгласить ее таковой384. – Это слово меня раздражает. Наоборот, я чувствую угрызения совести за то, что сделала слишком мало». Впоследствии Ирена десятилетиями трудилась, чтобы воссоединить разлученные семьи.
У Яги Пиотровской и Яна Добрачинского были свои собственные списки детей, прошедших через католические приюты и получивших новые документы, но их истории расходились с историей Ирены385. По словам Яги, она превыше всего ценила то, «что во время войны поступала достойно», и очень этим дорожила. В период оккупации через ее дом прошло больше пятидесяти человек, и всегда она действовала с колоссальной, неподдельной смелостью. Но при этом она получила, по ее же словам, «глубокую рану в сердце». «Когда в 1945 году Польшу освободили, еврейскую общину восстановили, – объясняет Яга386. – Мы с Янеком Добрачинским пришли к ним, чтобы вручить списки спасенных детей». Однако лидеры общины не забыли разговор, когда-то произошедший с Яном. Адольф Берман припомнил ему слова, сказанные в момент, когда еврейские родители были бессильны, о том, что дети, когда станут достаточно взрослыми, смогут сами выбирать веру. Вы крестили их и сделали христианами, – последовал возражающий ответ. «В ходе того разговора нам сказали, – вспоминает Яга, – что мы совершили преступление, фактически похитив из общины сотни детей, насильно их крестив и тем самым оторвав от еврейской культуры… Мы уходили оттуда, полностью уничтоженные»387. Сорок лет спустя Ягу все еще мучили эти мысли.
Окончание войны поставило перед Иреной и Адамом еще несколько острых вопросов. Как Ирене быть со своим браком? И что делать, если уж на то пошло, со своим Адаму?
К концу 1946 года вопрос встал ребром. Когда Митек вернулся в Варшаву из лагеря военнопленных в Германии, Ирена была на пятом месяце беременности388. Они с Адамом ждали девочку. Что Митеку оставалось делать? Развод оформили быстро. Адаму тоже нужно было разобраться со своими трудностями, прежде чем они начнут с Иреной что-то новое. О личных делах Адама в тот период известно немногое, кроме того что после развода он и Ирена сохранили с его бывшей женой добрые отношения. Правда, мать Адама Леокадия по неизвестным причинам, скорее всего из-за его побочной любовной связи, все еще была на него зла389.
В 1947 году, после десяти лет временами страстной, временами безнадежной любви, Ирена и Адам наконец поженились. 31 марта 1947 года Ирена родила первенца, девочку назвали в честь бабушки Яниной. В 1949 году на свет появился сын Анджей, к несчастью умерший еще в младенчестве, а несколько лет спустя – второй сын, Адам.
