После войны Ирена сохранила верность делу всей жизни. Свои силы она без остатка отдала службе социальной работы. Все последующие годы до самого конца своей долгой жизни она рука об руку работала с Марией Палестер и ее приютом в Окенце. Дверь ее дома всегда была открыта для каждого из 2500 спасенных ею детей. Она была, по словам одного свидетеля, «самой яркой звездой в темном небе оккупации», и эта звезда никогда не померкнет390.
Кода
Исчезающая история Ирены Сендлер,1946–2008 годы
В
красивой сказке или фильме так бы и закончилась удивительная история Ирены Сендлер. Мы бы прочли, что травмы войны лишь слегка ее затронули, о том, как тихому героизму Ирены Сендлер отдают дань уважения по всей Польше, и я бы сказала, что лишь из-за того, что все это случилось в далекой-далекой стране, вы никогда о ней не слышали.
Но послевоенная жизнь в коммунистической Варшаве была отнюдь не легкой, особенно для тех, кто боролся за независимость Польши во время восстания; в течение всех 1940-х и 1950-х Советский Союз преследовал его участников и тех, кто, подобно «Жеготе», обратился за помощью к западным союзникам. Многие из тех, с кем близко работала Ирена, тогда оказались в опасности, и сама она долгие годы жила под постоянным подозрением со стороны власти. С падением нацистской Германии антисемитизм не исчез сам собой, и у многих выживших евреев были веские причины хранить молчание о своем прошлом. Имена были изменены. История была переписана.
Поэтому и вся эта история оказалась похоронена, и обсуждать ее можно было лишь в редеющем с каждым годом кругу прежних товарищей. Было опасно говорить о том, что они сделали вместе. Ирена была потрясена, когда – после того как она всю жизнь оставалась социалистом – правящая коммунистическая партия наказала ее за героизм, запретив ее детям получать образование в послевоенной Польше. Только среди старых друзей Ирена могла свободно говорить о прошлом. Иногда она будет искать Ракель – единственную из ее оставшихся университетских друзей, не считая Адама и Регины, – чтобы вспомнить о восстании в гетто. «Были моменты, когда она избегала меня, – писала Ирена об этой долгой послевоенной дружбе, – иногда мы не виделись по два-три года391. В это время она пыталась хоть немного забыть прошлое и радоваться настоящему. Но иногда ее охватывала тоска по ушедшим близким, родителям, братьям и сестрам, людям, с которыми она вместе росла. В такие моменты она приходила ко мне». В эти дни Ирену саму переполняли воспоминания о Еве Рехтман и Йозефе, Але и докторе Корчаке, о детях, которых она не успела спасти. Десятки лет спустя ее все еще преследовали кошмарные сны о тех, кто погиб, о детях, которых она забирала из семей. «В моих снах, – говорила Ирена, – я по-прежнему слышала их крики»392.
Когда Адам Цельникер в 1961 году скончался от проблем с сердцем – ему было всего около пятидесяти, – их бурная любовная история, к тому моменту уже закончившаяся разводом и смертью одного из троих детей, тоже стала тем, что Ирена похоронила глубоко внутри393. Опустошенная потерями, она впервые с детства обратилась к религии, и ее возвращение к католичеству определенно послужило важным мотивирующим фактором в решении вновь выйти замуж за Митека спустя почти двадцать лет после их развода. Оно также стало причиной того, почему Ирена уже в глубоко пожилом возрасте, будучи набожной женщиной, приукрашивала сложные моменты их с Адамом военного романа.
В коммунистической Польше историю Ирены Сендлер рассказать было невозможно. Но многие из тех, кого спасли Ирена и ее ячейка, после войны осели в Израиле, Соединенных Штатах, Канаде и других странах, и в 1960-х самым младшим из них едва исполнилось двадцать. На Западе истории детей Ирены Сендлер стали получать все большую известность. В 1965 году на основании многочисленных свидетельств – и в особенности воспоминаний Йонаса Туркова – «Яд ва-Шем», учрежденная в память о Холокосте израильская организация, почтила Ирену Сендлер высшей своей наградой394. Ее имя добавили в список «Праведников народов мира» и посадили в ее честь оливковое дерево на Горе Памяти. Согласно еврейской традиции, в каждом поколении рождается небольшая горстка людей, своей добродетелью противостоящих окружающему злу, и Ирена была названа среди них. Со временем в этом списке оказались Яга Пиотровская, Мария Кукульская, Ирка Шульц, Мария Палестер, Ядвига Денека, Владислава Мариновская, Янка Грабовская, Юлиан и Галина Гробельные и даже Ян Добрачинский395. Власти, однако, отказались выдать Ирене соответствующий паспорт, чтобы она могла поехать в Иерусалим и получить награду лично. Ее объявили прозападным диссидентом и угрозой социалистическому строю.
Увы, но в самой Польше эта история постепенно стиралась из памяти. К концу 1970-х многих из спасенных ей людей уже не было в живых. Однажды в 1979 году Ирена, Иза и Яга встретились вместе с другими женщинами из своей прежней ячейки и сделали совместное заявление, закрепляющее для будущих поколений историю их удивительного сотрудничества. Оно в том числе гласило: «По нашим подсчетам (спустя сорок лет трудно вспомнить точную цифру), число детей, которым различными способами помогла «Жегота», составляет около 2500 человек»396. Ирена всегда подчеркивала, что спасала людей не в одиночку. «Всякий раз, когда люди говорили, что она одна спасла тысячи жизней, – вспоминает бывший еще мальчишкой в военное время Йорам Гросс, – она поправляла, говоря, что не знает точного числа и что в любом случае она делала это вместе с друзьями»397. Позднее Ирена признавалась: «Я хочу, чтобы все знали: да, я координировала работу нашей группы, но вместе со мной работало двадцать – двадцать пять человек. Я сделала все это не одна»398. После войны, когда Ирена составила список всех людей в Варшаве, принимавших участие в работе ее ячейки и спасавших еврейские семьи, он занял четырнадцать страниц, и имен действительно было сотни399. Ирена никогда не забывала того, что была всего лишь одним из этих достойных людей. И она хотела, чтобы мир их тоже не забыл.
В том же 1979 году на международной конференции, посвященной спасателям Холокоста, когда только начиналась история изучения деятельности «Праведников народов мира», профессор Фридман, стоя перед большой аудиторией, сказал, что со временем станет известно о сотнях таких людей. «Если мы узнаем, – сказал он в тот день, – имена всех достойных людей, которые, рискуя своей жизнью, спасали евреев, «Яд ва-Шем» превратится в огромный лес»400. Но лишь в конце 1980-х, когда в стране началась эпоха гласности, Ирена, которой к тому моменту было уже за семьдесят, смогла лицом к лицу встретиться в Израиле с теми, кого она спасла. Эти встречи спустя много лет были невероятно трогательными. Эти дети знали ее – если вообще знали – лишь под именем Иоланта. Но она была последним лучом их давно ушедшего детства.
Наконец в середине 1990-х, с окончанием «холодной войны», эту историю смогли рассказать и в Польше. Сначала ее восстановила для прессы группа американских школьников из Канзаса вместе со своим учителем истории, чьи воспоминания мы можем найти в книге «Жизнь в банке» (Life in a Jar). К началу нового тысячелетия, когда все наконец узнали правду, Ирене было уже почти девяносто и она оставалась одной из последних живых участниц тех событий. Отдельных эпизодов она уже не помнила. «Я могу вернуться лишь к воспоминаниям, выжженным в моей памяти событиями тех дней», – говорила Ирена, когда десятки лет спустя решила записать свою историю401.
