Сидони убрала метлу – она не могла скрыть своего раздражения:
– Жасент, Эмма утонула, она мертва. Мы должны молиться за упокой ее души. В конце концов, какая разница, кто был ее последним мужчиной, с которым она хотела развлекаться и которому хотела нравиться? Я бы хотела, чтобы ты не думала больше ни о таблетках, ни о сумке. Я бы хотела мирно оплакивать свою сестру. Зачем ворошить улей, копаться в грязном белье? Нам нужно только продолжать жить, сохранив светлый Эммин образ, ее ребяческие улыбки, ее шаловливость и веселость. Тебе следовало бы сжечь этот проклятый дневник. Мне не хочется даже видеть его и к нему прикасаться. Увы, я никогда не обманывалась насчет темперамента нашей сестренки. Поразмыслив немного, я подумала, что два или три десятка лет назад она могла бы стать чьей-нибудь женой или даже матерью еще в пятнадцать. В этом возрасте жены поселенцев считали себя уже взрослыми женщинами. Просто Эмме нужно было рано выйти замуж.
– По-твоему, мы обе – сварливые старые девы? – уныло пошутила Жасент.
– Нет, ничуть. Ты обожала Пьера, вы были помолвлены, но ты порвала с ним, чтобы продолжить свою учебу. Это было твое право. Что касается меня, то я застряла в Сен-Приме; я никогда отсюда не выезжаю. Я могла бы описать тебе лица всех здешних мужчин моего возраста или чуть постарше, так как всех их уже изучила, но никто из них мне не нравится. Мне не пристало мечтать о большой любви, о том, что когда-нибудь я увижу у забора нашей фермы того, кто сумеет наполнить радостью мою душу, сердце и тело. Это глупо, но когда я играю в эту игру, представляя себе своего единственного, то вижу перед собой Лорика.
– Нашего брата? – растерянно пробормотала Жасент.
– Господи Иисусе, не делай такие глаза, я не влюбилась в своего близнеца. Но он тоже остается холостяком, мы с ним беседуем о литературе и сельском хозяйстве, мы вместе работаем, проводим вечера. Его присутствия мне достаточно. Мне было бы тяжело с ним расстаться.
– Но, Сидони, ты не можешь сравнивать такую жизнь с бытом семейной пары! На мой взгляд, здесь не хватает основного компонента: ночи, супружеской постели, детей, рожденных от такой близости…
Молодая девушка задумчиво смотрела своими зелеными глазами на выставленные в ряд банки. Ее изящный профиль напоминал оттиск на греческой гравюре.
– Если он, как ты говоришь, так важен, этот компонент, то почему ты предпочла учебу и работу любви Пьера?
Жасент, понимая правоту сестры, взяла ее за руку и повела за собой на кухню.
– Время идет, мне нужно идти к Пьеру и Дави. Только поднимусь поцеловать маму и дедушку. Сидо, если я смогу освободиться, то вернусь в субботу или воскресенье. Я буду держать Эммин дневник у себя. Но я не все тебе рассказала. Есть еще что-то вроде черновика…
– Ради бога! – взмолилась Сидони. – Прошу тебя, не сейчас. С меня довольно твоих историй, Пакома, таблеток, сумки… Что это изменит? Эмма на кладбище, она заслуживает доли уважения. Поцелуй-ка свою сестру, я собираюсь в универсам за черной тканью. Мне нужно сшить траурное платье на лето.
* * *
Спустя несколько минут Жасент, завернувшись в плащ и надев на голову платок, шагала по грязной дорожке, ведущей к семейной ферме. Она плакала не переставая, и дождь смывал ее слезы. Ее молчаливый отъезд с улицы Лаберж можно было принять за побег. Она сравнивала себя с паршивой овцой, которую держат в стороне от стада. Жасент не понимала поведения отца и сестры: ей казалось, что оно граничит с трусостью.
«Они закрывают на все глаза, сознательно обманываются. Папа отрицает самоубийство Эммы, хочет забыть о том, что она была беременна. Сестра тоже хочет сохранить все в тайне».
Жасент жалела о том, что Лорик ушел: он ведь говорил, что готов помочь.
«И я бегу к Пьеру. Пусть хоть я останусь честной. Да, я счастлива, что он предложил мне поехать с ним на лодке, да, я счастлива увидеть его снова, поговорить с ним», – думала она.
В настоящее время ее бывший жених представлялся ей мирной и надежной гаванью, дружеским плечом, на котором можно вволю выплакаться. Жасент не заботило то, что она выставит свои чувства напоказ перед Дави. Он показался ей хорошим парнем. «Даже если я брошусь Пьеру в объятия и вволю выплачусь, почему бы Дави осуждать меня? Он знает об Эмме, он был на кладбище».
Жасент видела крышу дома, где она выросла, крыши сарая и конюшни. Тихая сероватая вода окружала каждое здание; она покрывала луга и дорогу, и поверхность ее ощетинилась множеством острых травинок: признак того, что уровень воды спал. Молодая женщина нетерпеливо всматривалась в озеро, ожидая увидеть там лодку и силуэты двоих молодых людей. Неожиданно ее кто-то окликнул:
– Мадемуазель Клутье, можно вас на минутку?
Этот пронзительный голос принадлежал Артемиз Тибо. Стоя на крыльце своего дома в сером, натянувшемся на животе платье, женщина махала Жасент рукой. Брижит Пеллетье стояла рядом с ней, под навесом. Жасент вынуждена была вернуться и пересечь липкий участок земли с многочисленными лужами. Она была рада, что из предосторожности надела сапоги Сидони.
– Мы увидели, как вы идете, и я удивилась, куда это вы можете направляться в такую погоду! – сказала мать Пакома.
– Я возвращаюсь в Роберваль на моторной лодке, – объяснила Жасент, раздраженная такой внезапной несвоевременной задержкой. – Железная дорога в неисправности.
– Все же вы могли предупредить меня, – добавила Брижит. – Со вчерашнего дня я пытаюсь оказать вам услугу и разговорить своего сынишку.
Артемиз Тибо согласно кивнула головой, глаза ее горели от любопытства. Было абсолютно очевидно, что супруга Жактанса давно в курсе истории с сумкой и таблетками.
– Трое моих разбойников наверняка не оправились бы, если бы проглотили такие гадкие таблетки…
– Я знаю, но худшего мы избежали, – нервно ответила Жасент. – Мадам Пеллетье, если у вас будут новости, пишите мне в больницу Роберваля. Паком действительно ничего больше не рассказал? Где он?
– У Матильды. Колет ей дрова. С такой-то влагой нужно хорошо топить в доме, да еще и готовить… – пожаловалась Брижит. – Но знаете, мадемуазель Клутье, Паком уже забыл о сумке вашей сестры. Я спрашивала его, но все без толку. Он забавлялся со своими игральными костями. Бедный мальчик!
– Спасибо, что пытались мне помочь, мадам Пеллетье. Берегите себя, Артемиз. Когда должен родиться ребенок?
– В июле, не раньше.
– Не делайте лишних усилий: так будет безопаснее.
Вежливо улыбнувшись, Жасент попрощалась с женщинами. Она снова зашагала по направлению к пляжу, теперь уже полностью погруженному в воду. Ее охватила смутная тревога: она до сих пор не видела ни Пьера с Дави, ни вообще какой-нибудь лодки. Подходя к ферме Клутье, как местные называли отцовские владения, она уже полностью шлепала по воде. И тут до нее донеслись звуки оживленной дискуссии, затем ее снова кто-то окликнул:
– Стой на месте, мы идем к тебе!
