Книга Скандал у озера, страница 75. Автор книги Мари-Бернадетт Дюпюи

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Скандал у озера»

Cтраница 75

После отъезда Пьера в доме Клутье начался довольно необычный вечер, сопровождаемый потрескиванием поленьев в печке и разговорами полушепотом. Спать никто не ложился. Лица у всех были бледными из-за огромного напряжения, вызванного каждым сказанным словом или малейшим откровением.

Альберта стойко выслушала рассказ Жасент. Одни слова приводили мать в трепет, другие вызывали негодование. Временами она подносила руку к сердцу, словно для того, чтобы защитить и успокоить его. Сидони и Лорик испытывали те же чувства, особенно когда рассказ Жасент дошел до истории с красивым доктором из Сен-Жерома. Никто из них и не подумал подсчитать, сколько раз за этот вечер в комнате прозвучало Эммино имя, однако постепенно покойная словно заняла свое место за семейным столом. Ее очаровательное личико постоянно стояло перед глазами всех членов семьи Клутье, а ее звонкий смех и тоненький голосок эхом отдавались у них в ушах. Они больше не воспринимали ее как погребенное тело, как узницу своего гроба: она превратилась для них в возвышенный образ, душа которого резвилась на воде озера и в тени двора.

– Это я виновата, в первую очередь вина на мне, – заявила Сидони, после того как часы на колокольне Сен-Прима пробили полночь. – Мама, я хотела уберечь тебя от тревог и печалей, поэтому скрывала от тебя все Эммины выходки. Она с пятнадцати лет не выносила, когда в чем-то ограничивали ее свободу. Я устраивала все так, чтобы она могла потихоньку ходить на танцы или встречаться в деревне с понравившимся парнем.

– Я не была слепой, – призналась Альберта. – Я догадывалась о том, что моя славная бабочка не боялась обжечь себе крылышки. На мне тоже лежит вина, Сидони. Я закрыла глаза на ее непослушание, жажду развлечений и удовольствий… возможно, потому что мое детство и юность были слишком печальными…

В это мгновение Жасент почувствовала на себе неотрывный взгляд матери, полный сожаления и угрызений совести. Она редко удостаивалась такого взгляда, поэтому от него ее проняла внутренняя дрожь.

– Дай мне руку, детка, дорогая, – вздохнула Альберта. – Ты оказалась достаточно смелой, достаточно решительной в своем стремлении узнать правду о смерти Эммы. Сегодня я вскрыла наконец тот нарыв, который причинял мне столько боли и который не давал мне доказать тебе свою материнскую любовь. Теперь все кончено, наконец у меня открылись глаза, моя красавица Жасент, и теперь я смогу искренне дарить тебе свою любовь и ласку. Хорошо, что ты приехала в Сен-Прим и продолжишь работать здесь. Я очень этому рада.

– Но, мама, почему ты так говоришь?

– Сидони и Лорик понимают меня. Ты должна принять то, что я сейчас тебе расскажу, принять и не страдать от этого. Мы и так достаточно настрадались. Деточка, я взвалила на тебя ношу, которую ты не должна была нести.

Дрожа и заливаясь слезами, Альберта поведала старшей дочери постыдный секрет ее рождения, но рассказ ее был довольно сдержан, без бурных эмоций и горестных рыданий.

– Ах! Так вот в чем дело! – просто сказала девушка, когда мать закончила.

Настало длительное молчание; их пальцы переплелись в выражении взаимопонимания их общих тревог.

– Больше всего мне жаль тебя, – добавила Жасент. – Мама, тебе стоило рассказать мне об этом гораздо раньше. Я часто задавалась вопросом, что со мной не так, почему меня наказывают и отчитывают чаще, чем брата и сестер. Папа повел себя очень плохо, с этим я согласна, но ты должна была сопротивляться, пожаловаться его или своим родителям! Почему ты подчинилась нелепым условностям?

– Возможно, я считала себя виноватой в том, что у меня было новое платье, что я смеялась громче и танцевала больше других девушек, – призналась мать. – К тому же, хоть и против своей воли, я предала мужчину, которого мечтала видеть своим женихом. Я чувствовала себя запятнанной, недостойной его. И предпочла выйти замуж за Шамплена.

– Бедная моя мама, это ужасно! – воскликнула Сидони.

– Тебе не стоило приносить себя в жертву! – согласился Лорик. – А я так уважал отца! Сегодня он упал со своего пьедестала.

В католической семье, где скромность не позволяла откровенничать, редко можно было услышать подобного рода признания. Но у Жасент на душе стало легче – ей претило повиновение законам нравственности, которые часто оказывались лицемерными. Она единственная из семьи жила далеко от Сен-Прима, и годы обучения на медсестру вовлекли ее в суматоху большого города – Монреаля, где ей волей судьбы пришлось столкнуться с человеческой бедностью и людьми всех существующих социальных классов. Тому периоду она была обязана широтой своих взглядов и способностью современно мыслить.

– Тебе следовало бы простить папу, если сможешь, – сказала Жасент ко всеобщему изумлению, – несмотря на то что его тогдашнее поведение вызывает в тебе, как и во мне, негодование. Благодаря его упорному труду никто из нас никогда не ощущал недостатка в чем-либо. Все эти годы он был твоим спутником. И если он заставил нас пообещать скрыть от тебя самоубийство Эммы, то наверняка лишь с целью пощадить тебя, чтобы ты сохранила в сердце совершенный образ нашей сестренки.

– Дело точно в этом, мама, – поддержала ее Сидони. – И мы втроем были с ним согласны.

– Вы ошибаетесь, дети мои, – твердо сказала Альберта. – Шамплен нашел в гибели Эммы возможность заявить виновникам наводнений о своем неприятии их политики. Суицид по причине стыда или любовного разочарования не вызвал бы у прессы особого интереса. Позавчера в кафе ваш отец встретился с журналистом из Квебека. Он предоставил ему фотографию Эммы, а также выплеснул на него всю свою обиду, всю боль, оттого что свою драгоценную землю он видит опустошенной наводнениями. Он думает только об этом – о том, что не сможет засеять поля, что луга дадут меньше сена. Господи, почему Эмма не пришла поговорить со мной, только со мной одной? Я смогла бы ей так или иначе помочь. Она была бы жива. Господи, святая Дева Мария, сделайте чудо, верните мне мой цветочек, мой лучик солнца!

На глазах у притихших детей мать резко поднялась и в молитвенном жесте сложила руки у губ. Она вздрагивала от рыданий, в позе античной плакальщицы прислонившись лбом к висящему на стене распятию.

– Давайте ложиться, – сказал Лорик. – Мне завтра рано вставать. Мама, пойдем наверх. Как бы там ни было, это несчастье чему-то нас научило. В нашей семье нет больше места ни секретам, ни лжи.

Жасент, измученная наплывом эмоций, опустила голову под выразительным взглядом Сидони. Брат ошибался: он, как и родители, не знал о том, что на протяжении нескольких месяцев Пьер был близок с Эммой.

«Пьер, которого я люблю всем своим существом, Пьер, который станет моим мужем! Боже, будь милостив, прости меня, прости!» Полуприкрыв веки, Жасент с упоением молилась про себя. Сидони понимающе погладила Жасент по волосам и щеке.

– Никому не нужно об этом знать, – прошептала она ей на ухо. – Возможно, вчера я подумала бы по-другому, но ты имеешь право на счастье, Жасент, и твое счастье – Пьер. Я видела, как он на тебя смотрит. Ты – единственная женщина, которая имеет для него значение.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация