Доктор Маркмен перешел к исследованию других аспектов жизни Кена Бьянки. В одной из немногих за долгие годы научных работ, посвященных серийным убийцам, указывается, что всех их в детстве отличали одинаковые поведенческие особенности: они мочились в кровать, играли с огнем и издевались над животными. Маркмен хотел выяснить, наблюдались ли эти особенности у Кена. Сначала он спросил про недержание мочи.
– Помню один случай, когда я обмочился, – признался Кен. – Мне говорили, что у меня есть такая проблема, и помню один случай… Мы были в цветочном магазине, а я обычно носил гигиенические прокладки, потому что писался в штаны. И вот я описался в этом самом цветочном магазине. Вообще-то там была оранжерея… И…
– Сколько вам тогда было?
– Господи, как же мне влетело! Я не знаю…
– Вы и в кровать писались?
– Лет до шести-семи. Где-то так.
– А как насчет жестокости к животным?
– Жестокости к животным?
– Вам нравилось дразнить или мучить животных?
– Не знаю. Я люблю животных.
– Вы их когда-нибудь истязали? Участвовали в травле или… или…
– Никогда! Никогда! Никогда в жизни! – Вопрос возмутил Бьянки. Он рассказал, как однажды, будучи за рулем, сбил кошку и страшно переживал потом. Утверждал, что любит абсолютно всех зверей. Однако впоследствии признался, что как-то в детстве убил кошку и подбросил ее на крыльцо к соседям в качестве проказы на Хеллоуин.
Когда Маркмен спросил про спички, Бьянки не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь играл с огнем. Если такое и случалось, следствие об этом так и не узнало.
Наконец психиатр захотел услышать, что Кен скажет о лжи. Вопрос состоял в том, замалчивает ли пациент реальность, или же лжет намеренно.
Доктора Маркмена уже уведомили о том, что у Кена якобы рак. После ареста Бьянки Келли попросила власти проверить его физическое состояние. Она опасалась, что из-за вынужденного перерыва в лечении ему станет хуже. Однако всестороннее освидетельствование показало, что он никогда не болел раком и никакого лечения не проходил.
Неясно, как Бьянки симулировал болезнь. Вероятно, ему удалось похитить медицинские бланки, и он либо заполнял их самостоятельно, либо вписывал свои данные в чьи-то уже оформленные бланки. Когда Бойд сидела в машине, дожидаясь Кена после терапии, он действительно шел в больницу, сидел там и читал или слонялся без дела, а потом возвращался к Келли.
Когда Маркмен завел разговор о лживости, Бьянки сказал:
– Думаю, мне удалось взять ее под контроль. Действительно удалось. Я с этим справился. Есть вещи, которые я… В общем, вещи, про которые… Про которые я врал Келли, например. А дальше приходилось врать про свою ложь. Никакой особой нужды в этом не было. Я просто… Допустим, я говорю ей что-нибудь, но мои слова и то, что есть на самом деле, – это две разные вещи, и я знаю, что вру. Почему – сам не понимаю. А когда я совсем запутываюсь, приходится врать, чтобы скрыть предыдущую ложь. И неправда нарастает как снежный ком. Но теперь, надеюсь, таких проблем не будет, потому что я действительно… я работаю над собой. Неустанно работаю, очень стараюсь говорить правду в любом случае, даже если она горькая. Не важно, чем правда в итоге обернется для меня. Просто надо быть совершенно честным, откровенным и правдивым, каким я еще никогда не был.
– Откуда мне знать, что сейчас вы не лжете?
– Ниоткуда. Придется поверить мне на слово, наверное… Нет, сейчас я действительно чувствую, вполне искренне и твердо, что больше не боюсь последствий. Не боюсь говорить правду. Я… я помню те времена, когда мог солгать, лишь бы избежать наказания.
– То есть вы способны определить, когда лжете? И знаете, что лжете именно вы сами? В тот самый момент, когда вы говорите неправду, вы осознаете это?
– Ну иногда, разумеется. Абсолютно, без всякого сомнения. Я помню множество случаев, когда я отчетливо понимал, что лгу. Почему? Вот хоть убейте, понятия не имею. Иной раз Келли повернется ко мне и скажет: «Помнишь, я спрашивала тебя, где ты был вчера вечером?» Я отвечаю: «Ну, я ходил в гости к такому-то». А она мне: «Нет, ты мне другое говорил. Ты сказал, что был в таком-то месте». Да будь я проклят, если помню, понимаете, что там ей наплел. Можете спросить у нее. Прямо-таки… полная ерунда. И… Понятия не имею. Может, ну я не знаю, у меня просто проблемы с общением. Не знаю. Может, ложь помогает мне их решить. Трудно сказать. Мне действительно непросто сейчас. Я лишь пытаюсь разложить всё по полочкам. Свои проблемы.
Беседа продолжалась, но ничего нового не выявила. Бьянки признался, что был лжецом и даже вором, но, уж конечно, не убийцей. Дин Бретт изучил информацию по делу, возбужденному против его клиента, и понимал, что имеются веские доводы в пользу виновности Бьянки. Вопрос заключался в том, что же на самом деле происходило в голове Кена и почему. А главное – какие еще всплывут сведения относительно убийств.
Перед лос-анджелесскими стражами порядка стояла по крайней мере столь же серьезная проблема, что и перед Дином Бреттом. Они все больше убеждались, что Кен Бьянки вполне может оказаться одним из двух убийц, разыскиваемых по делу Хиллсайдского душителя. Кроме того, показания Бьянки – даже если он и правда страдает расщеплением личности – против Анджело Буоно, судя по всему, соответствовали действительности. Местоположение мастерской, характер ее владельца и взаимоотношения между кузенами делали Буоно наиболее вероятным соучастником.
Снова собрали оперативную группу, чтобы начать тщательное расследование подноготной Буоно, включая наружное наблюдение за его действиями. Полицейские установили, что в его доме часто появлялись девочки-подростки и что хозяин, по-видимому, увлекался и более экзотическими обитателями голливудских улиц. К сожалению, реальные факты, которые подтвердили бы показания Бьянки, еще только предстояло выявить. Для начала же следовало проверить те немногие сведения, которые были получены во время сеанса с доктором Уоткинсом.
В течение первых недель после ареста как о Бьянки, так и о Буоно было известно очень немного. Большинство полицейских считали Кена хладнокровным и крайне жестоким преступником или же человеком, который убивает по неясным мотивам. Буоно представлялся им в ином свете. Если он на самом деле один из Душителей – а других доказательств, кроме слов его кузена, пока не нашлось, – тогда временны́е рамки серии преступлений могли указывать на принадлежность Буоно к тому типу серийных убийц, который иногда называют циклическим.
Первым делом правоохранители неожиданно столкнулись с дилеммой. Показаний Бьянки для ареста Анджело Буоно было недостаточно. Чтобы выдвигать обоснованные обвинения, нужно гораздо больше доказательств. Трудность заключалась в другом: если Буоно действительно виновен и если он совершал преступления на циклической основе – как вытекало из показаний Бьянки, – то он мог в любой момент отнять еще чью-нибудь жизнь. Ни для ареста Анджело, ни даже для наружного наблюдения за ним, которое гарантировало бы безопасность населения, не хватало улик. Оставалось только одно: пустить в народ информацию о возможном участии Буоно в убийствах и надеяться, что люди будут остерегаться его.
