Наагасах Аршавеше део Ширрадошарр
Я ревновал. Я дико ревновал. Смотрел на девушку в моих объятиях и не мог подавить в себе дикий инстинкт собственника, присущий всем нагам. Хотелось обвить ее хвостом полностью, прижать к себе и оскалиться на весь окружающий мир. И покусать всех, кто тянет к ней свои ручонки. От моего яда умирают гарантированно.
Когда это началось? Я не могу даже предположить. Совсем неожиданно понял, что мне не нравится ее отношение к жрецу. То как она плакала над ним и просила за него. Я был готов убить его уже за одну ее жалость, а за слова, что она готова нарушить свое обещание, я мечтал его убить. Хотелось разорвать ему грудную клетку голыми руками и оторвать голову. Останавливало только данное мной слово. Я обещал сохранить его жалкую жизнь.
Попытался убедить себя, что так проявляется мой инстинкт собственника. На мое покусились, меня это разозлило. Это нормально. Но эти ее мерзкие поклонники!… Этот выродок украл ее поцелуй, который я сам хотел забрать в день нашего соединения. Он остался жив только потому, что девочка не проявила к нему таких чувств, как к жрецу. Мой разум застилала кровавая пелена, когда я думал, что она сбежала с ним по своей воле. Меня бесконечно уязвляло то, что она могла предпочесть другого. Но он ей не нравился. Только из-за этого я не убил его тогда, в храме.
Но ей не нравился и я. Меня не устраивает ее равнодушие. Даже пробудив ночью ее тело, я не нашел отклика в ее душе. Ее глаза не загорались при взгляде на меня, мое присутствие она принимала со смирением человека, который все равно ничего с этим сделать не может. Я ощущал, что начинаю привязываться к ней. А она оставалась глуха ко мне.
После случая со жрецом я пытался все сбросить на инстинкт. Но присматриваясь к ней, открывая в ней новые стороны, ощущал, что она нравится мне все больше. Даже ее отпор у храма мне понравился. И ее слова про идиота тоже. Она всегда обращалась ко мне официально-вежливо, а тут… идиот. Возникла надежда, что лед отчуждения дал трещину. Даже враги ближе друг к другу, потому что испытывают сильные эмоции. А эмоциями можно управлять. Она же не воспринимает меня ни врагом, ни другом, ни мужчиной. Она воспринимает меня статусом — будущий муж. Статус — что-то выраженно-холодное. Меня это не устраивает.
Но как подступиться, я не знаю. Она странно воспринимает мир, словно в нем нет никого, кто бы ее любил, кому можно было бы доверять. Она словно слепая не видит, что мужчины смотрят на нее восторженными глазами. Собственная мачеха разрывается от привязанности к ней и ущемленной изменой мужа гордостью.
Действительно похожа на звезду, которая так далеко от всех, что их проявления привязанности для нее незаметны. Как звезда высоко в небе горит в полном одиночестве. Донести до нее свое тепло… Да, жрец, эта та еще задача, с которой, я подозреваю, ты бы справился, если бы посчитал возможным признаться ей раньше. И от этого ты бесишь меня больше этого самоуверенного мальчишки, который решил, что может претендовать на то, что я считаю своим.
А это мое. Мое… Я словно загипнотизированный смотрел на ее спящее лицо. Все мое… Целиком… И пусть эта наглая принцесса подавится своими планами. Эта девочка станет моей наагасахиаа.
Меня разбудил ближе к вечеру сам наагасах.
— Собирайся, — велел он.
Я сонно посмотрела на него, не понимая, куда мне собираться. Тем более за окном уже постепенно темнело. Но я решила не задавать вопросов. На кровати лежал мужской костюм. Это меня слегка удивило. Мы собираемся ехать куда-то?
Как оказалось, да. Наагасах не стал уточнять, куда именно. Сам он был одет в расшитые серебряной нитью черные длинные одежды на подобии тех, в которых он приехал. Волосы заплетены в небрежную косу, в которой сверкала серебряная заколка. Вместо ног хвост.
Я оделась, а наагасах еще накинул на меня плащ с капюшоном, из-под которого я почти ничего не видела, и велел мне молчать. У выхода из комнат нас встретили наги. Половина из которых с хвостами, половина с ногами и закутаны в такие же плащи, как у меня. Наагасах подтолкнул меня к нагам в черных плащах, и они меня ненавязчиво окружили. Это такая маскировка? По-моему, я выделяюсь своим ростом.
Нас никто не остановил. Попавшийся навстречу батюшка пожелал нагу скорейшего возвращения. При этом он старался, как можно скорее скрыться из виду и нервно косился на змеиные хвосты. Во дворе нас ждали запряженные в колесницы кони. Меня аккуратно подтолкнули к колеснице, в которую вполз наагасах. Я осмотрелась. Ехали по двое: наг и двуногий наг. Я осторожно влезла к наагасаху, переступая через кольца хвоста. И как можно крепче вцепилась пальцами в передний борт. Наагасах меня еще хвостом обвил. Видимо, тоже не надеется на мою устойчивость.
Мы тронулись. Солнце медленно скрывалось за горизонтом, небо и лес окрашивались красными всполохами. Направлялись мы в сторону реки Малые Круты. Она текла со стороны гор, была не очень широкой, около пятнадцати саженей, но бурной и порожистой. Чем дальше от гор, тем спокойнее она становилась, и тем положе были ее берега. Ближе к горам берега более каменистые, высокие и отвесные. В самих горах о берегах речи не шло. Казалось, река несет свои воды по дну ущелья.
Тут же, в низине, берега ее низкие, каменисто-глинистые, но чуть выше идет камень и высота берегов увеличивается. Сперва я думала, что путь мы держим к мосту и цель нашего назначения где-то на другом берегу. Но, достигнув реки, мы проигнорировали мост и двинулись вверх по течению. Попадалось много валунов, но кони прекрасно справлялись и легко тащили колесницы в гору.
Стали попадаться кусты можжевельника и кривенькие сосны, предшественники соснового леса, который растет выше. Внизу шумно несет свои воды река. Берег здесь уже поднимается саженей на пять в высоту. Чуть выше должен быть еще один мост, сделанный из крепких деревянных свай. Здесь промышляют охотники на пушного зверя, который водится в этих местах в изобилии. По весне да по осени, когда идут проливные дожди, нижний мост скрывается под водой. Перебираться через бурлящую воду вплавь на промысел безумная идея. Вот и отстроили мост здесь, где ему никакой потоп не страшен.
Уже в сумерках мы проехали и этот мост, углубляясь в лес. Ну как углубляясь. Между деревьев мы бы, конечно, не проехали, но по берегу, где в камне пробиваются только хилые сосенки да можжевеловые кусты и изредка вырастают кривобокие сосны — гиганты, проехать вполне возможно.
Дальше нам все же пришлось оставить лошадей и охрану с ними и идти-ползти на своих конечностях. Прошли мы, наверное, еще полверсты. Потом свернули на каменистую тропинку, которая вела вниз, к водам реки. Для меня она крутовата. Я очень удивлялась, что наги вниз по ней на своих хвостах не скатываются. Наоборот, держат равновесие очень цепко, в отличии от меня, которую наагасах крепко обхватил за пояс, не давая съехать вниз и опередить всех.
Внизу каменистая кромка берега очень узкая и мокрая, вода постоянно её накатывают. По этой кромке мы двинулись дальше. Наагасах боком прижимал меня к склону, видимо опасаясь, что я случайно нырну в холодные воды. Дальше кромка стала постепенно расширяться, а над головами появилось что-то вроде каменного навеса, который тоже становился шире и, наконец, превратился в полноценную крышу, с потолка которой срывались холодные капли. Мне стало неуютно, постоянно казалось, что склон над нашими головами сейчас обрушится.
