Именно поэтому я только и сказала банальную и сухую фразу, которая покорежила меня саму:
— Все в твоих руках.
Но, если мне самой фраза показалась чуть ли не издевательской, то на лице Дариллы возникла мучительная задумчивость.
— Страшно, — наконец призналась Дарилла.
Да, очень страшно. До тех пор, пока не придет понимание, что ты упустил свое время, и твои мечты уже не осуществятся. Страха тот момент уже нет, только бескрайнее сожаление.
— Не грусти, — тихо произнесла Дарилла, словно прочитав мои мысли. — Арш упертый, но он ценит тебя и, я думаю, постарается сделать так, чтобы тебе было хорошо.
Как же я на это надеюсь.
Наагасах Аршавеше део Ширрадошарр
Делилонис только что закончил излагать мне причины их приезда. Меня это откровенно позабавило. Неужели дед думает, что сможет отвлечь бабушку от мысли родить еще одного ребенка? Мой дед очень не хочет, чтобы она рожала. После рождения первенца он был категорически против того, чтобы его женщина еще раз подвергла свою жизнь такому испытанию. Но шло время и бабушка раз за разом его переигрывала, родив ему еще шестерых детей, последний из которых, появился на свет лет двести назад.
Бабушка была здесь же. Она лежала животом на подушках прямо на полу. Ноги ее болтались в воздухе. Сейчас она была похожа на беспечную девчонку. Меня всегда поражала ее манера вести себя. Я восхищался ею и в тоже время недоумевал.
Она, на удивление, цельная личность, которая всегда знает, чего хочет и не испытывает сомнений при осуществлении собственных желаний. Звериное и человеческое в ней переплелось так тесно, что я уже не представлял ее без этих кошачьих повадок. Она могла запросто улечься на шкуру перед камином, не принимая во внимание ни то, в каком облике она сейчас находится, ни то, где располагается камин: в спальне или в общей гостиной.
Она всегда производила впечатление сильного, уверенного в себе зверя. Но зверя дикого, который не высказывает особого доверия к окружающим. Мне кажется, единственный, кого она принимает полностью и позволяет о себе заботиться — это дед. Как-то он обмолвился, что ему пришлось приложить к этому титанические усилия.
Таюна несколько иная. Зажатая, холодноватая и ужасно принципиальная. У нее нет той силы, что исходит от бабушки. Но она так же является диким зверем, который не доверяет совершенно никому. Несмотря на свою слабость, она продолжает огрызаться и пытается защищаться, проигрывая раз за разом. Проигравшая, беспомощная в моих руках, но совершенно не доверяющая.
Я никогда не мог понять своего деда, который бесился, если бабушка куда-то собиралась. Ну, собралась, и ладно. Съездит, посмотрит, вернется. Что с ней может случиться? Она сильная и способна сама себя защитить. А сейчас я его так понимаю! Ну и что, что она сильная? Ну и что, что место назначения совершенно безопасно? Моя девочка всегда найдет неприятности, пусть лучше всегда будет рядом со мной, под моим присмотром.
Правда, в этот момент, я деда все же не понимаю. Ну, если бабушка так хочет, то пусть рожает. Сам дед ничего против детей не имеет. Он против самого процесса рождения. Да, роды это больно, но если она сама этого желает, то почему бы и нет? Количество детей только повышает престиж нашего рода. А бабушке нравится быть беременной.
Во время нашего разговора она как всегда молчала, чему-то таинственно улыбаясь. Я почему-то спросил:
— Планируешь, как развести деда на ребенка?
Она улыбнулась как-то по-особенному тепло и отрицательно качнула головой.
— Не планируешь? — весело удивился я. — Ты же хочешь стать матерью?
Она опять отрицательно мотнула головой. Я озадачился. Делилонис прищурился и подался вперед.
— Ты специально сказала ему, что хочешь стать матерью, чтобы он тебя отпустил? — догадался он. — Он готов на все, лишь бы отвлечь тебя от мыслей о беременности, и ты этим воспользовалась?
Она опять отрицательно мотнула головой, повергнув нас в недоумение, и раскрыла губы. Для одного дня слишком много слов из ее уст.
— Я готовлюсь стать матерью, — хрипло произнесла она.
Мы замерли. Она продолжала болтать ногами и таинственно улыбаться. Делилонис опомнился и смачно выругался. Я почувствовал приступ паники. Куда смотрел дед? Я в ужасе уставился на эту интриганку, ценность которой повысилась в разы. Дед будет в диком бешенстве, когда узнает, а он точно не в курсе, иначе ее здесь бы не было. И будет еще в большем бешенстве, если с ней что-то случится.
— Как ты могла? — возмутился я.
— Бесполезно, — зло ответил Делилонис. — Увещевания и призывы к совести здесь не помогут. Я семьсот лет с ней нянчусь. И знаешь, что самое неприятное? Он орать будет не на нее, а на нас.
Бабушка перевернулась на спину, потянулась как кошка и, счастливо улыбаясь, погладила свой живот.
Я плохо спала эту ночь. Лежала, смотрела в темноту и вспоминала, вспоминала… С этим местом у меня связано много и хороших воспоминаний. Пусть меня здесь и не любили, но все же, это был мой дом. А сейчас мне нужно уехать жить в другое, неизвестное мне место. Как там ко мне отнесутся? Что меня ждет? Было немного страшно.
Дарилла, наконец, ушла ночевать в свою комнату. За моей спиной мерно дышал наагасах. Его хвост касался моих икр. Сам он старался лежать от меня подальше, чтобы во сне не наползти на мое больное тело. Но его хвост все равно пытается обвиться вокруг моих ног.
Утро выдалось хлопотливым для всех, кроме меня. Вещи были собраны и упакованы еще с вечера. Сейчас сундуки выносили из комнат. Отец пришел лично попрощаться с наагасахом. Мне он, улыбаясь, посоветовал быть хорошей женой. Я не нашла в себе сил ему ответить. После него пришла мачеха. Бледная, с красными заплаканными глазами. Она попросила наагасаха ненадолго оставить нас наедине. Тот неохотно уступил. Она опустилась на колени перед кроватью и, взяв в ладони мою руку, посмотрела мне в глаза.
— Я не имею права давать тебе советы, но все же, пожалуйста, выслушай то, что я тебе скажу, — тихо произнесла она. — Когда-то я поддалась своей гордыне. Никогда не поступай так, как я. Я не хотела, чтобы люди говорили о том, что я позабыла свою гордость и приняла оскорбление в виде тебя. Я отсекала эту привязанность к тебе. Никогда так не поступай. Любовь к мужчине не стоит этого.
После этих слов она поцеловала меня в лоб и ушла, не прощаясь и не желая счастливого пути. Потом ко мне пришел странный посетитель. Этого человека я не смогла узнать с первого взгляда. В сопровождении наагасаха в комнату вошел парнишка лет тринадцати-четырнадцати. На нем были плотные зеленоватокоричневые штаны, такого же цвета куртка длиной до середины бедра, серая холщовая рубашка, крепкие кожаные сапоги, а на голове черного цвета картуз, из- под которого выбивались курчавые блондинистые волосы.
