Любительница
Рената Литвинова
Она вечно опаздывает, но всегда всё успевает. У нее сто тысяч самых невероятных идей, но не было такого, чтобы она не довела одну из них до конца. Она и сочиняет, и играет, и режиссирует, и сама снимает, и общается со спонсорами, на которых действует как удав на кроликов. Если надо, может собственноручно всех нарядить, и накрасить, и выставить правильный свет, чтобы оператор не терял время. Кажется, она еще не очень умеет монтировать кино на компьютере. Но я уверен, что и эту премудрость она скоро освоит. Редкое сочетание невероятной предприимчивости, железобетонного упорства и абсолютно расфокусированного сияния. Как все это сосуществует в одном человеке — ума не приложу. Тем не менее это и есть Рената Литвинова.
Рената-3. Под этим именем закодирован у меня в телефоне ее мобильный номер. Она меняет его в среднем раз в полгода. Но что-то мешает мне стереть предыдущие номера, и я часто путаюсь, по привычке набирая то Ренату-1, то Ренату-2.
Ее эсэмэски — отдельная песня. Я их тоже храню. Надеюсь когда-нибудь их издать. Всегда удивлялся: откуда в Ренате столько нечеловеческого упорства? Она и пишет, и снимает, и снимается сама, и играет в театре, и на каждый уик-энд летает к дочке Ульяне в Париж, где у них квартира в районе Сен-Дени. И эти бесконечные презентации, где ее имя значится в VIP-списке и куда она непременно опаздывает, а чаще и вовсе не доезжает.
«Она уже в пути», «Она уже выехала», «Она просила начинать без нее»… Наивные люди! Они думают, что если у них в айфонах сверкнуло имя «Рената», им гарантировано чудо ее немедленной материализации. Как бы не так! Это всего лишь голос в телефоне.
Иногда он звучит с нежными и жалобными интонациями Мальвины, навсегда обиженной каким-нибудь свирепым Карабасом-Барабасом («Ну типа того, я совсем заболела и не приду»). Иногда — строго и требовательно, как если бы взялась играть роль сердитой бухгалтерши («Платежка не пришла!»). Но чаще голос Ренаты звучит легкомысленно и прелестно, как и полагается звучать голосу красивой женщины, не слишком озабоченной поисками пропитания или новым курсом евро. То есть, конечно, и она может с видом последнего отчаянья выдать свою фирменную фразу: «Как страшно жить!» Но на самом деле Ренате Литвиновой жить совсем даже и не страшно, а безумно интересно, а временами и весьма прикольно.
Все думают, что она дива в мехах и осыпающейся пудре, а на самом деле она — прирожденная клоунесса, комедийная артистка высшей пробы, непревзойденная рассказчица смешных и страшных историй, с которыми ей уже давно пора выступать в концертах на эстраде. Но пока она предпочитает исполнять классику в МХТ, драпируясь в шелка и меха femme fatale. И надо признать, что получается у нее это отлично.
Мы познакомились очень давно. Точнее, вначале было имя, которое запало мне в память. Для будущей актрисы безумно важно, как ее зовут. Мне жаль тех созданий, кто об этом не задумывается перед тем, как заняться актерским ремеслом. И если имя, мягко говоря, не очень, то его надо срочно менять, терять паспорт, подделывать свидетельство о рождении, выходить замуж за обладателя более звучной фамилии. Имя для актрисы — это всё. Или почти всё! Оно входит в состав профессии так же, как рост, цвет глаз, тембр голоса. Всегда надо представлять себе, как ваше имя будет выглядеть на афише или как его будут скандировать поклонники на галерке.
По возможности оно должно быть кратким, как вздох, и эффектным, как название импортного парфюма. «Рената» звучало шикарно. Фамилия «Литвинова» намекало на смутную связь с первым наркомом иностранных дел, который был, конечно, никакой не Литвинов, а Меер-Генох Валлах. Но кого интересуют такие детали! Кстати, сама она однажды призналась мне, что первые свои ученические опусы подписывала фамилией «Рытхэу». Просто увидела на маминой полке книжку рассказов. Сами рассказы ей совсем не понравились, а вот фамилия сразила наповал. Зачем Рытхэу, почему Рытхэу? Неважно. Главное, что о своем имидже она задумалась уже в седьмом классе. Причем настолько серьезно, что одноклассницы ее всерьез собрались побить. Не фига выделяться из общего ряда коричневых униформ и черных фартуков! «Ваша Ренаточка — врушечка», — кричали они ее маме, Алисе Михайловне, когда ты пришла разбираться, почему ее дочери объявлен бойкот. Тогда как-то все удалось уладить. Но шрам в душе остался, если спустя годы она вдруг взялась рассказывать мне эту историю во всех подробностях. И почему-то я сразу представил эти ненавидящие лица, запах хлорки в женском туалете и ее, сутулую, нелепую в школьной форме, испачканной мелом, с этими ее тетрадками в клеточку, где написано странное имя «Рытхэу».
…А впервые я услышал о ней от Инны Шульженко в редакции журнала «Огонек». В начале девяностых я там заведовал отделом культуры. Инна была знакома со всей московской богемой, сочиняла длинные затейливые тексты и ходила полгода в дубленке до пят, подметая распахнутыми полами грязные тротуары. Тогда в Москве водились такие девушки с русалочьими волосами, рассыпанными по плечам, и вечной сигаретой, элегантно зажатой между тонких пальцев. Бескорыстные любительницы прекрасного.
— Я вот что тебе скажу, Николаевич, — торжественно объявила Инка, появившись на пороге моего кабинета. — Я открыла настоящую звезду. Ты даже не представляешь, какая она клевая. Вот кого надо печатать, о ком писать! Потом будет поздно. А у вас в «Огоньке» — одна сплошная Новодворская. Поэтому ваш журнал обречен.
— Да ладно тебе, напишем и про твою Ренату, места всем хватит.
Кажется, в «Огоньке» мы тогда про нее так и не написали. Хотя «Нелюбовь» по ее сценарию уже вышла и имела успех на Берлинском фестивале, а на подходе были «Увлечения» Киры Муратовой с ней в главной роли. И правда, может быть, новая звезда, думал я.
Про нее мне было известно, что закончила сценарный факультет ВГИКА, что она татарка, что любит красную помаду и черные свитера под горло, как у французских актрис в фильмах «новой волны». И еще что она литрами выливает на себя бабушкины духи «Красная Москва», поэтому всегда можно безошибочно отыскать ее по одному только запаху или определить: здесь была Рената… Про ее личную жизнь мне было почти ничего неизвестно. Ходили невнятные слухи о каком-то давнем романе с легендарным кинооператором и первым московским снобом Георгием Рербергом. По странному совпадению я знал одну из его жен — балерину Нину Тимофееву, отзывавшуюся о Гоше (домашнее имя Георгия Ивановича. — С. Н.) довольно небрежно, в том смысле, что алкаш — он и есть алкаш, даже если при этом гениальный оператор.
Когда я уже работал в журнале «Домовой», наши пути с Ренатой разминулись буквально в несколько минут. Меня не было в редакции, когда она поднялась к нам на третий этаж занести верстку статьи о себе. Но запах душных и крепких советских духов еще долго не выветривался из редакционной комнаты на улице Врубеля, рождая в мечтах образ яркой блондинки, словно сошедшей с полотен Пименова или из фильмов Григория Александрова.
Долгое время считалось, что Рената специально стилизует себя под знаменитых блондинок 1930–1940-х. Кто-то угадывал несомненное сходство с Марлен Дитрих, кто-то — с Любовью Орловой. Сама Рената, конечно же, предпочитала Марлен.
