— Издеваетесь опять? — тихо спросила Катя. — Ну издевайтесь.
И не обращая больше внимания на торчащего столбом Демидова, вытащила из шкафчика ботинки и начала переобуваться.
Демидов в два шага пересек тесное пространство раздевалки, присел на корточки напротив скрючившейся на скамеечке Катерины и выговорил серьезно и невесело:
— Прости меня, пожалуйста. Прости. Я не издевался. Я больше не могу без тебя, Катя.
И он отобрал у нее расшнурованный ботинок, а потом взял ее руки в свои и заглянул в ее глаза своими удивительными глазами, от которых у нее всегда кружилась голова.
Конечно же, в этот момент не мог кто-нибудь не войти, и он вошел. Точнее, они. Братья Панарины обеспокоились. Не исключено, что стояли под дверью. Вид у Катерины был слегка сумасшедший, у Демидова, сидящего на корточках напротив нее, тоже чудной. Витя покашлял и спросил:
— Мы тут, это… Ну разобрались вы, что там за неприятность вчера с Кэтрин произошла?
По растерянному молчанию парочки стало ясно, что нет, не разобрались.
— А давайте-ка мы все в кабинетик пройдем, — энергично предложил Никита, — Катя нам все и расскажет. Расскажешь, Катюх? Да и коньячок тебе не помешает, рюмашечка, а то вид у тебя какой-то… потусторонний.
В кабинете Катя все им рассказала. Никита спросил:
— Зачем же ты, шмакодявка самоуверенная, во все это влезла?
Демидов зыркнул на него исподлобья. Катя сказала просто: «Из-за ребят». Сам Демидов вообще не проронил ни слова, пока Катя повествовала о событиях, произошедших с ней за последнюю неделю. Удивлялся только, до чего неспокойная эта штучка, его теперешняя девушка. Он не успел осознать, что произошло между ними, и как все теперь изменится, и что именно может теперь измениться, но ему очень понравилось мысленно называть Катю своей девушкой. Легализовался, идиот, и радуется.
И ему жутко, даже жутчайше, не понравилось, что друг Ваня позвонил вчера ей на работу — интересно, откуда номерок взял? — и представился его именем. Потом он вспомнил еще одну подробность. Тогда, неделю назад, когда с очередной претенденткой на его фамилию он маялся на какой-то знаковой премьере, Ескевич просто-таки требовал до визга, чтобы Демидов прямо сейчас отправился в интернат за какими-то документами. А Демидов потом еще с грустью размышлял, что, вырвись он за бумагами тогда, возможно, директрису бы и не убили. Якобы он, Демидов, смог бы этому помешать.
Но вырисовывается другое. Он бы приехал и обнаружил там хладный труп. А что дальше?.. Забавно. Ему расхотелось искать Ескевичу адвоката.
Катя закончила повествование и уставилась в стол, а братья Панарины уставились на Олега.
— Я так и не понял, старик, имеешь ты ко всему этому отношение или нет, — пророкотал Витюша. — Но понимаю, что иметь можешь, Кэтрин права.
Демидов фыркнул, но промолчал.
— В понедельник я к следователю пойду. Надеюсь, она мне хоть что-нибудь расскажет. Я все же потерпевшая. Вас, наверно, тоже вызовут, — она взглянула на Демидова. — Про севастопольскую базу будете объясняться.
Тут Никита категорично заявил, что сейчас он доставит Кэтрин домой, он на машине, и коньяк не пил. А когда насупившийся Демидов напомнил, что он тоже на машине и тоже не пил, ему вкрадчиво объяснили, что он у них дорогой гость, который все еще не реализовал великую детскую мечту и из пистолетика так и не пострелял, вот пусть и постреляет. А если расхотелось, то это его право, но Катя поедет с Никитосом.
— Не обижайся, брателло, — опустил массивную клешню на плечо Демидова Витюша. — Нам так спокойнее.
Когда все полицейские формальности были завершены и следователь Марианна протянула через стол подписанный пропуск, Катя не вытерпела и спросила:
— Марианна Вадимовна, скажите, а этот Ескевич, он что говорит? Он как-то объяснил… мотивы?
— Гражданин Ескевич дает признательные показания, и он много чего нам объяснил. Смысла запираться у него нет, надеется на хорошего адвоката и добрых присяжных, — сухо ответила Марианна.
И все.
Но Кате хотелось знать больше. Ей необходимо знать больше, и конкретно — о причастных к этому делу лицах. А еще конкретнее — о Демидове. Он ей сказал такие удивительные слова, что, вспоминая их, ее сердце замирает от счастья. И при этом она боялась, что он негодяй и убийца, тонкий и расчетливый. Что вдвоем со своим другом Ваней замыслили они ту преступную авантюру, а потом вместе ломали головы над тем, как вырваться из ловушки, а потом вместе убивали, зачищая следы. Ну, может, не вместе, может, по очереди.
С той субботы прошла уже почти неделя, а Катя все прячется и избегает человека, с которым с радостью не расставалась бы никогда. На звонки либо не реагирует, либо врет, что дел много, что у нее гости осели из Липецка, что заболела троюродная тетя, и Катя теперь у нее временно проживает, чтобы обеспечить должный уход.
Она хотела знать точно, что Олег Демидов не имеет никакого отношения ко всем подлостям и злодействам, совершенным его компаньоном. Она влюблена? Подумаешь… Не катастрофа. Вот если с циничным злодеем роман закрутится, вот это будет катастрофа.
Она понимала, что буде причастность ее драгоценного Демидова доказана, он сразу оказался бы на нарах, а между тем гуляет на свободе. Только причастность тоже бывает разная. За некоторые вещи в УК нет статей. Перспектива связать свою жизнь еще с одним низким типом ее не устраивала. Такие не меняются и не исправляются.
Хотя, насчет «связать жизнь» — это из серии девичьих грез.
Но надо поостеречься, и Катерина стереглась, как могла. Выжидала, тянула время в надежде, что следствие все же идет, и рано или поздно станет все ясно. Но на пределе. Вчера вечером, когда, не выдержав нескольких серий звонков, трубку все-таки сняла, ей было заявлено, что, во-первых, он приедет и разгонит всех обратно в Липецк, во-вторых, навестит болящую родственницу и узнает, не нужна ли ей более квалифицированная, чем Катя, сиделка; ну а с делами как-нибудь уж Катюша пускай справляется сама, но на все про все дает он ей два дня, время пошло. Повесил трубку.
— А то что? — не успела спросить его Катя. Хорошо, что не успела. Он ведь очень непростой человек, этот Олег Демидов.
Еще неделю назад и подумать она не могла, что будет он вот так ей звонить, сердиться на ее занятость, говорить, что скучает, терпеливо соглашаться подождать еще чуть-чуть, а потом сердиться снова.
Как же она его любит!..
Она, Катюша, жила с этим неправильным чувством с того самого дня, когда впервые недобрая судьба ее с ним столкнула. Он ей нравился до головокружения, нравилось все: как улыбается, как откидывает волосы со лба, как слушает, как говорит. Голос его тоже казался ей удивительным, чудесным, таким же красивым, как и сам его хозяин. Если бы ей было разрешено смотреть на него украдкой, сколько хочется, она была бы счастлива и упивалась бы этим счастьем, как вином.
