Постепенно парад начинает двигаться, змеей он тянется по дороге, ведущей в город. Блеклые крыши грифельного цвета россыпью разбросаны по холму, а над ними, будто оглядывая всех нас сверху, возвышается средневековый собор. Этот город не слишком отличается от десятков других, которые я видела в турах за многие годы. Когда-то цирк передвигался быстрее, по одному городу в день: мы ставились, выступали два-три раза, после чего сворачивали шапито
[22] и переезжали ночью. Но теперь поезда не дают нам двигаться быстро, а места, куда мы можем поехать, определяют немцы. Поэтому все стратегически рассчитано так, чтобы мы могли оставаться на неделю в одном месте, как магнит притягивая зрителей из соседних деревень. Но получится ли это? Сомнения Ноа эхом проносятся в голове. Здесь люди живут в страданиях и тяготах уже больше четырех лет. Если война затянется так надолго, люди просто перестанут приходить.
Уклон становится сильнее, и процессия замедляется, лошади тянут тяжелые вагонетки наверх. Вдоль дороги расположено небольшое кладбище, надгробия хаотично разбросаны по склону холма. В итоге мы добираемся до самого Тьера с его паутинами узких улиц, трех- и четырехэтажными домами, стоящими вплотную и будто налегающими друг на друга в поисках опоры. Наверху, в начале главной улицы, нарастает шум от ожидающей нас толпы, воздух искрится от воодушевления. Раздаются фанфары, объявляющие о нашем прибытии. Мы едем в открытых повозках, украшенных лентами и запряженных лошадьми – на их головах украшения, инкрустированные камнями. Мы близко к началу процессии, во главе едут клетки со львами, на одной из них сидит дрессировщик. Роскошь и яркие краски нашей процессии контрастируют с выцветшими фасадами зданий. Улицы ничем не отличаются от улиц в тех поселениях, в которых цирк проезжал в прошлом. Если бы не красные флаги со свастикой, висящие на некоторых домах, можно подумать, что никакой войны нет.
Шаг за шагом мы движемся по городу, вагонетки медленно тянутся вперед. Мальчишки из толпы машут и свистят нам. Ноа рядом со мной напрягается в ответ на такое внимание, прижимает Тео крепче к себе. Я глажу ее по руке, придавая уверенности. Для меня это нормально, но она, должно быть, чувствует себя так беззащитно на виду у всех.
– Улыбайся, – говорю я через сжатые зубы. Выступление началось с того самого момента, как мы вышли из вагона.
На кованом балконе на втором этаже одного из зданий я замечаю мальчика, или скорее юношу, ему максимум девятнадцать или двадцать. Он не присоединился к толпе приветствующих и машущих руками. Смотрит на нас со смесью безразличия и веселья, сложив руки на поясе. Надо признать, он очень красив, у него иссиня-черные кудрявые волосы и точеный подбородок. Мне кажется, что его глаза – если бы я была достаточно близко, чтобы их увидеть, – темно-синего цвета. Что-то в нашей повозке привлекает его внимание. Я стараюсь помахать ему со всем возможным дружелюбием. Но он смотрит не на меня, а на Ноа. Я думаю, не сказать ли об этом ей, но не хочу, чтобы она стала нервничать еще больше. Через секунду он уходит.
Мощеная улочка становится уже, так что процессия становится еще ближе к зрителям. К нам тянутся руки, маленькие дети хотят прикоснуться к нам, к этому спектаклю, в любой другой ситуации это выглядело бы грубо. Однако они не могут дотянуться до нас, что меня радует. Лица не такие, как в прошлом году: глаза, уставшие от войны, кожа обтягивает скулы. Но и мы изменились. Вблизи можно заметить наши изъяны: животные стали слишком тощими, артисты стали использовать чуть больше румян, чтобы скрыть усталость.
Зрители идут за парадом вниз по извилистой улочке к рыночной площади, а затем по другой дороге, которая ведет прочь из города. Здесь спуск более плавный, чем на дороге, по которой мы сюда поднимались, но сама дорога неровная, ухабистая, вся в рытвинах и выбоинах. Когда мы начинаем сталкиваться друг с другом, я приобнимаю рукой Ноа и Тео, чтобы они не упали с лавки. Я могла предложить ей оставить Тео с Эльси или кем-то из рабочих, ребенку не место на параде. Однако я знала, что Ноа будет нервничать, ей будет некомфортно без него. Я оглядываю ребенка. Похоже, его не пугают шум и толпа. Напротив, он удобно устроился на Ноа, поднял голову, увлеченный шумихой вокруг.
Через пару километров мощеная дорога превращается в грязь. Ноа оглядывает толпу, которая бежит позади.
– Они все еще идут за нами, – говорит она. – Я думала, им скоро надоест.
– О нет, – отвечаю я. Зрители без устали следуют за нами. Женщины укачивают младенцев, а дети крутят педали своих велосипедов, проезжая рядом, их выходные костюмчики становятся коричневыми от дорожной грязи. Даже лающие собаки вносят свой вклад, сами превращаясь в часть парада.
Через пару минут дорога выходит на широкое плоское поле, разделенное лишь небольшим скоплением деревьев вдали. Повозка резко останавливается, с нами не церемонятся. Я вылезаю первой, подаю руку Ноа. Но она смотрит мимо меня, ее глаза широко распахнуты. Возведение шатра такое же увлекательное зрелище, как парад, и не только потому, что это бесплатно. Поле заполнено целой армией рабочих с палатками, металлическими шестами и веревками. Цирку нужно больше рук, чем мы можем привезти с собой, и это хорошие новости для тех местных, кто хочет подзаработать. Люди с закатанными рукавами, потные, стоят по периметру растянутого и привязанного к кольям брезента, который покрывает все поле.
– Чувствую себя бесполезной от того, что просто стою здесь, – говорит Ноа, спустившись с повозки. – Нам нужно помогать или что-нибудь делать?
Я качаю головой.
– Пусть они делают свою работу.
Мы будем возводить шатер не лучше, чем рабочие – качаться на трапеции.
Вся подготовительная работа сделана, но настоящее шоу приберегли для толпы. Сейчас запрягут слонов, которые не были частью процессии – их привезли сюда сразу из поезда. Они по команде начинают идти из центра в разные стороны, приводя головную мачту в вертикальное положение. Затем выводят лошадей, которые поднимают более короткие металлические шесты так, что они встают на нужные места, и все начинает подниматься, как феникс из пепла. На месте, где всего пару секунд назад не было ничего, возникает палатка размером с огромный тренировочный зал в Дармштадте. Конечно, зрители видят это год за годом, однако вся толпа разом вздыхает от удивления и искренне аплодирует. Ноа смотрит на это безмолвно, она испытывает благоговейный трепет, впервые увидев, как поднимается шатер. Тео, который в этот момент пожевывал свои пальцы, издает одобрительный взвизг.
Рабочие переходят к укреплению шестов, и публика начинает расходиться.
– Пойдем, – говорю я, глядя в сторону шатра. – Нам надо тренироваться.
Ноа не двигается, нерешительно глядя то на меня, то на ребенка.
– Мы были в пути почти два дня, – жалуется она.
– Знаю, – отвечаю я, начиная раздражаться. – Но у нас есть всего пара часов перед тем, как начнется подготовка к первому выступлению. Ты должна хотя бы раз потренироваться под куполом.
