Взял у Марины бутылку, налил себе полный, ей половину. Марина нетерпеливо елозила, как будто пританцовывала. Выпили. Рома куснул от бутера, и Марина, взяв его руку, постаралась изобразить киношную страсть, засовывая себе в рот остаток и не спуская с Ромы глаз. Выглядело это комично. Рома прыснул:
– Подавишься.
Марина с набитым ртом тоже стала хихикать, отмахиваясь от него руками.
– Медляк поставь, – сказала, дожевывая.
Рома двинулся к пульту. Стоило сделать шаг, как жар и хмель разлились по телу, с новой силой ударили в голову. Он чуял уже, что ему всё по силам. Хотелось куражиться. И тех глаз не вспоминать.
Он нашёл в списке что-то самое медленное. Марина воплотилась сразу же, будто шла за ним как тень.
– Потанцуем, диджей?
Он усмехнулся и оглядел её. Дебелая, вся как сытный пирожок, она источала желание или умело его изображала. А что? Стоит себе разрешить – и всё заводится. Инстинкты именно потому надо сдерживать, разбудить их – без проблем. Животное в нас ближе, чем кажется. Ближе, чем хотелось бы. Рома замахнул ещё водки, втянул в список следующую медленную композицию, чтобы хватило наверняка, и пошёл за Мариной.
Она уже томно извивалась в двух шагах от стола, недвусмысленно поглаживая себя ладонями по толстым бёдрам, и к ней на полной скорости из темноты плыл какой-то самец. Заметив его, Рома прибавил шагу, поймал Марину за руку и развернул к себе. Получилось даже грубо, она изобразила на лице удивление, но тут же осклабилась, давая понять, что именно так ей нравится. Положила руки ему на плечи. Он положил сперва левую на талию, правую – на плечо, но быстро почувствовал, что это здесь неуместно, как пионерское приветствие. Обе руки быстро опустились ниже и остановились на изгибе таза – ощупывать Марину дальше пока не хотелось, остатки трезвости ещё сохранялись.
– А ты классно танцуешь, – сказала она полушёпотом и подмигнула.
Рома знал, что грация у него медвежья, поэтому отвечать не стал, но с удовольствием отметил, как от её шёпота в животе потеплело. Сама Марина плавно качалась в его руках, под тонкой синтетикой прощупывались резинки от трусов.
От этого ритма, от пластики, от запаха алкоголя, который от неё шёл, кровь начала закипать. Он чувствовал, что она становится всё ближе и ближе, тепло от её тела уже ощущалось как жар. Вдруг одним рывком, не задумавшись, он притянул её к себе, словно бы вжавшись, вдавившись в мягкое и податливое. Марина охнула, а потом рассмеялась тихим, каким-то домашним смехом, обвила его руками и стала мягко качаться сама и раскачивать его. Кровь запульсировала сильнее.
– Давай, да? – сказала в самое ухо. Её волосы лезли в лицо, стало щекотно. Но жар окончательно ударил в голову, захотелось увалить её прямо сейчас. Она, чувствуя это, заелозила бёдрами, прижимаясь всё плотнее и плотнее. Задышала в ухо. Инстинкты рухнули, руки сами уже гладили и сжимали.
– Пойдём, – скомандовала она вдруг, развернулась и ринулась к светящемуся проёму выхода, крепко держа Рому за руку, как трофей.
Он двинулся следом. Думать себе не позволял.
Марина бежала на удивление легко и проворно. Вместе они свернули на лестницу, спустились на пролёт и понеслись по кафельному, залитому мертвенным светом люминисцентных ламп коридору. Маринины каблуки цокали о плитку, эхо гулко разливалось в холоде стен. Пахло кислой капустой и туалетом. Вдруг Марина свернула в какой-то закуток, в котором не горел свет, и тут же прижалась спиной к стене, а его привалила на себя:
– Иди ко мне. Ух, ты мой маленький, – прорычала она, как кошка в охоте, но Рома уже ни о чём не думал, руки всё делали сами, как и её руки, они двигались быстро и деловито, в них совсем отсутствовала пьяная расслабленность, которая сквозила во всех её движениях. Рома тоже чувствовал в себе только силу, а в голове – алый туман.
Поэтому не сразу понял, что свет из коридора застился. Осознал только через секунду.
Ещё через секунду в мозгу что-то вспыхнуло. Рома оторвался от Марины, поднял голову и обернулся.
В проёме кто-то стоял. Тощая, сутулая фигура. В контрастирующем свете не разобрать.
Наконец глаза сфокусировались, в мозгу переключились какие-то тумблеры на режим осознания, и он узнал: немая малолетка. Это она стояла сейчас и смотрела. По-прежнему без эмоций, прямо.
И он вдруг увидел себя её глазами – глазами изнасилованного ребёнка. Его охолонуло.
– Пиздуй отсюда! – закричала Марина в самое ухо, но девчонка уже пропала, как наваждение, просто растворилась – ни шагов, ни движения.
Марина молча развернула его к себе, и он вроде бы даже переключился обратно, но что-то было уже не так: не заводило, не держало, пропал кураж, и он всё продолжал видеть их со стороны, чужими глазами. Детскими. Больными. Это было противно. От Марины разило водкой, табаком и дешёвыми духами, а за ними – немытым женским толстым телом. Она ёрзала по стене и шумно дышала. Она была противная и чужая.
Но это всё ещё можно было перебороть, отключиться, заставить себя и доделать. Только вдруг что-то его толкнуло и отрезвило окончательно. Он оторвался от неё, прислушался к звукам, катившимся снаружи, и рванул в коридор, застёгиваясь на ходу.
– Ты охуел, нет?! – долетело в спину.
Рома не подумал отвечать. Вспоминая дорогу, он нёсся обратно в зал. Теперь он точно понимал, что его переключило: звуки оттуда. Всё это время сверху гремела музыка, которую он поставил, и мозг воспринимал это за белый шум. Но вдруг он кончился. И сейчас из колонок рвалось что-то нечленораздельное, совсем левое. Рома не разбирал, но знал точно: этого быть не должно.
Он ворвался в зал и дёрнул к компу. Там крутилась группа местных гамадрилов, давили на все клавиши подряд, а один торчал с микрофоном и пытался в него рычать. Народ на танцплощадке торчал соляными столбами, из темноты уже начинались возмущённые выкрики, гамадрилы отвечали матом и гоготом. В воздухе висело электрическое напряжение.
– Руки! – скомандовал Рома как можно более властно, подлетая к компу. Гопота посторонилась. – Руки! – рявкнул отдельно на того, что был с микрофоном. На шее у него болтались наушники. Рому передёрнуло, он рывком их с него стащил.
– Эй, чё, я не понял! – Гамадрил поднялся со стула. Его штормило, стоять нормально не мог, опёрся на стол. Похоже, это был Гиря, хотя, может, и не он, Рома особо не вглядывался. Уже без агрессии, спокойно, он подвинул его и сел на освободившееся место. Положил руку на мышку, стал щёлкать, возвращаясь в программу. Из колонок понеслось что надо. Поднял глаза на гамадрила. Тот так и торчал рядом с микрофоном в руках, будто держался за него, чтобы не упасть.
– Положь, – приказал Рома, перекрывая музыку. Гамадрил, на удивление, послушался.
– А чё, караоке нету? – заплетающимся языком спросил он. В голосе звучала обида.
– Нету, – передразнил Рома.
– У Вована всегда есть, – с той же детской обидой сказал гамадрил.
