Это было понятно, Любовь Петровну жалко, но Рома понимал – Митька не Митька, просто это давний, долгий узел, годами затягивался на горле, и вот – передавил. Объяснять ей что-то не получится. Объяснять ему – того меньше. Помогать – чем?
– А люди-то – много, знаешь! Я же общество того. Зарегистрировал, – обернулся вдруг дядя Саша, глаза его светились гордостью. – Да. Историко-культурный клуб «Живая Итиль». Чтобы всё уже, чтобы того. Об этом Соколовы ещё – и отец, и сын. И Любовь Петровна. Все, давно. Что надо, что никак, без этого-то, если хотим делать что-то, надо, чтобы было. А я всё – долго, сложно, ну, тянул… Но вот – прислали, утвердили! Только сейчас, да. Соколовых уже нет. Люба в больнице. Долго так, долго! Но хорошо, сейчас хоть, скажи, хорошо, как раз дела пойдут, и ты вот, и театр…
При чём тут был он, Рома не понял. Мысли роились вокруг дяди Саши, как пьяные осы – и много, и без толку.
– Ты подумал там, чего и как?
– Чего?
– Ну, пьеса. Переписать собирался же. Чтобы без всякого там, без я не знаю. Или чего?
– А, да.
Рома кивнул. Само собой, за эту неделю ему было не до пьесы.
– Несёшь?
– Нет. Я так.
– Ой, ну ты чего! – Он даже остановился, скорбно глядя на Рому. – Нам уже всё вообще прямо вот надо-надо! У нас уже – и роли, и первая сцена, и дальше бы, понимать хоть что. Людям же, знаешь, нелегко, язык, всё такое. Нам ещё вот придумать что надо – как на сцене объяснять, переводить, я не знаю. Мы же как: думали, будет просто. А тут – специфика.
– Да, согласен, это надо подумать.
Они уже подходили к стеклянным дверям музея. Через мутные разводы стекла маячили фигуры.
– Ты подумай, а? Очень надо. И людям – чтобы понимали. А то не понимаешь если, то чего? – уставился дядя Саша на Рому.
С такой сокровенной мыслью они вошли в музей.
– Ах, кто ты? И зачем ты к нам пришёл? – каменным голосом произносила в этот момент девушка-ботаничка и неестественно ширила глаза. Стоящий перед ней молодой человек никак на эту мимику не реагировал, он пялился в рукопись, явно пытаясь вспомнить, что говорить дальше.
– Не так, не так! Такое-то всё чего! – с порога вскинулся дядя Саша и бросился к девушке, отобрал у неё рукопись, махая руками и порывисто отстраняясь от молодого человека, начал декламировать: – Ах, кто ты?! И зачем ты к нам пришёл?! С чувством надо, с чувством, понимаешь? – обернулся к девушке. – А по-русски-то почему? – вдруг очнулся он. – Почему же вдруг по-русски-то?
– Да я не могу, – заныла девушка.
– Нет, нет, сразу, обязательно надо сразу! Это что же? Как там?.. – Дядя Саша стал рыться в листах – как это по-итилитски, он не помнил, а сказать сам не умел.
Рома тихонько отошёл к стене. Людей было много, намного больше, чем в первый и даже во второй раз. Откуда вдруг? Правда, он быстро понял, что узнать бы смог только Митю и девушек-ботаничек. Мити, предсказуемо, нет, а ботанички обе на месте. Вторая сидела у стенки с пьесой в руках, зубрила.
– Я не могу потому что, – конючила первая. – Я потом запомню, а пока хоть так, по смыслу.
– Нельзя! Как же так-то! Где? – Дядя Саша нашёл, прочёл без выражения: – Кемьроки акитана итарезь… – Закрыл глаза, повторил, шевеля губами. Потом глаза открыл и повторил, жутко интонируя и изображая на лице отчаяние, похожее на маску в древнегреческой трагедии: – Кемь ро́ки? А́ки та́на и таре́зь!..
Остальные что-то бухтели, недовольно переговаривались. Явно назревал бунт. Без Любови Петровны репетиция не клеилась.
– Мне вообще кажется, идея странная, – говорила в этот момент какая-то женщина, и вокруг согласно кивали. – Ну, чтобы язык, я имею в виду. Учить – это хорошо, я согласна. Но чтобы сразу вот так…
– Сложно, – вторили другие.
– И сложно. И, главное, для кого? – поддержива- ли их.
– Ну да, кто смотреть-то станет?
– Это мы думаем, – с видом начальника кивал дядя Саша. – Это мы обязательно, у нас вот – Роман Никитич. Он и постановщик, из Штатов, с опытом – ты же на Бродвее работал, так? – Он махнул в сторону Ромы, и все к нему обернулись.
– Ну, я… – Рома растерялся. – Я постановщиком не был, я со звуком только, ну, ещё свет…
– Ничего, главное – международный опыт! Он нам ой как нужен. Роман Никитич – наш новый постановщик как бы будет, короче, пока Любовь Петровна не того. Ну, и он же – автор, – брякнул дядя Саша, и Рома не сразу сообразил, о чём он. Признавать своего авторства совсем не хотелось. Но и отказываться от пьесы тоже казалось подлостью. Он, конечно, давно уже не испытывал к ней никаких авторских чувств, однако всё же…
Но по счастью, он не это авторство имел в виду. И остальные – тоже.
– А, точно! – вспомнил тут кто-то. – Вы же нам новый вариант принести обещали.
И всё уставились на Рому. Он растерялся. Очевидно было, что пьесу необходимо переделать. Всю, от начала и до конца. И, возможно, по-русски. Потому что они её не понимают. Не понимают, а значит, не видят в ней смысла. Да и что им теперь до Итильвана? Сдался он им…
Но что им надо? Чего они хотят? Это должен быть тот сюжет, который они несут в себе, вот все они. Рома его ещё не знал, но он считает. Прямо сейчас.
– Ну, у меня есть кое-что, – начал, чувствуя, как ступает по корочке свежего льда над рекой: выдержит – не выдержит, непонятно. – Не совсем пьеса, за текст я пока не брался. Идея.
– Это этнография-то? – выкрикнул кто-то. Рома поразился, что люди помнили предыдущий разговор.
– Нет, не этнография. Я подумал: нам тот сюжет не подойдёт. Он слишком сложный, ну, для сцены, у нас ресурсов на него пока нет.
– А что там такого? – с сомнением спрашивал кто-то.
– Ну, во-первых, там нужна лошадь, – сказал Рома, но его сразу перебили:
– Ха! Можно и лошадь! – Они повеселели. – Изобразим и лошадь, нам-то что!
– Серёга, у тебя у тётки, ну, в деревне, говорил же, была кобыла?
– Есть, – самодовольно отвечал некий Серёга. – С жеребёнком уже.
– Чудесно! Сразу и с жеребёнком!
Стали смеяться, представляя, как приведут лошадь с жеребёнком.
– Лошадь – это не самое сложное, – продолжал Рома, оглядывая их. Ему казалось, что он тянет время, но по-другому пока не мог – ничего не долетало, ничего не было слышно. Чего же они хотят? О чём думают? – Но там содержание не актуальное. Не подойдёт для нас. Там проблема самого Итильвана – кто он такой, человек или правда сын реки….
– Почему же? Самозванцы – это всегда актуально, – высказался кто-то из задних рядов.
– Нет, это история не о самозванцах. Но нам сейчас… Разве из вас кто-нибудь верит в Итильвана? – задал Рома вопрос и вдруг понял, что спрашивать надо не так: – Ну, вы же знаете, кто это такой?
