– Ну что ж, продолжайте в том же духе. Но смотрите, не переусердствуйте, будьте осторожны. У вас слишком много повреждений, так что поаккуратнее.
– Да-да, доктор, я понял.
– Ну, если вам все понятно, то до встречи. Вечером обязательно зайду.
– Буду рад вас видеть.
– Да, кстати, совсем забыл. Полковник Поливанов передал вам магнитолу и диски. Я сейчас попрошу, чтобы принесли.
– Магнитолу и диски? – изумленно посмотрел на хирурга Глеб.
– Да, какие-то диски. Я глянул, там сплошная классика – Верди, Моцарт, Россини, Пуччини. Наверное, вам нравится?
– Да, я люблю классическую музыку.
– А вот я к ней абсолютно равнодушен. Она меня почему-то не трогает.
– Кому что, доктор.
– В общем, я сейчас скажу, чтобы принесли.
Глеб прикрыл глаза в предвкушении удовольствия.
Он даже забыл о боли, которая буквально наполняла его тело, разрывая на части. От морфия Глеб отказался, он решил привыкать к боли, решил научиться ее переносить, вернее, приучить себя к ней. Ведь доктор сказал, что ему еще как минимум месяца четыре или пять придется жить с болевыми ощущениями.
«Ну, скорее же несите магнитолу!»
Глеб открыл глаза и принялся следить за плавным кружением снежинок, за их обязательным падением.
– Идут белые снеги, – шептал Глеб, – как по ниткам скользя. Жить да жить бы на свете, да, наверно, нельзя…
«А Поливанов молодец. И самое главное – что я не просил его об этом, он сам догадался. С музыкой я скорее встану на ноги, в пять раз скорее. И не буду лежать две-три недели, уже через семь-восемь дней я начну ходить. Ходить! – четко повторил себе Глеб. – Ты должен ходить! А если должен, то встанешь».
Когда молоденькая медсестра покинула палату, оставив на тумбочке рядом с кроватью японскую магнитолу и стопку компакт-дисков, двое мужчин, дежуривших у дверей, переглянулись. А еще через минуту из-за двери послышалась музыка.
Глеб смотрел на падающий снег и слушал Верди.
И ему казалось, что он видит голубое небо, по которому быстро-быстро мчатся легкие, белые, похожие на хлопья пены, облака.
«Мне становится лучше», – говорил себе Глеб Сиверов.
Глава 17
С тех пор, как прогремел взрыв и особняк на берегу озера взлетел на воздух, прошло чуть больше двух недель.
На генерала Потапчука было оказано сильнейшее давление, и пришлось отстранить полковника Поливанова от дела, связанного с подпольным производством наркотиков. Сейчас полковнику Поливанову было поручено заниматься солнцевской группировкой, и он, в душе проклиная своего шефа и всех тех, кто над ним, обложился папками с уголовными делами на преступных авторитетов, которые, по его версии, руководили солнцевской группировкой и контролировали ее.
Но хоть Поливанов и был официально отстранен от дела, связанного с отставным полковником КГБ Владимиром Владиславовичем Савельевым, он все равно продолжал им заниматься. Правда, теперь негласно. У Поливанова имелась папка с документами, которую он хранил у себя дома среди подшивок журналов на книжном стеллаже. И по вечерам, вернувшись домой, он начинал просматривать документы, помня наказ генерала Потапчука:
– Ты, Станислав Петрович, сейчас под колпаком.
Прости меня за черный юмор. За каждым твоим шагом пристально следят и на этот раз докладывают не мне, а туда – тем, кто заставил меня закрыть это дело. Так что будь бдителен и предельно аккуратен. Я прекрасно понимаю, что ты, несмотря на мои запреты, несмотря на официальную бумагу и несмотря на то, что дело о наркотиках у тебя изъяли, все равно будешь им заниматься.
Но смотри, будь осторожен. Мне даже кажется, что и наш друг находится в опасности.
Тогда полковник Поливанов ничего не сказал генералу Потапчуку. Он сидел напротив него, оперев локти о стол, и только лишь качал головой в ответ на слова шефа.
* * *
А Глеб Сиверов в это время находился на квартире двоюродного брата полковника Поливанова. Брат Станислава Петровича работал во Внешторге и в Москве за последние четыре года появлялся всего лишь раза два.
Он жил в Риме, а его большая трехкомнатная квартира в районе метро «Сокол» пустовала. Вот ее-то Поливанов и отдал в распоряжение Глеба Сиверова. Тот, покинув больницу раньше положенного срока, приехал вместе с Поливановым на квартиру его брата Геннадия.
– Ты будешь жить там, тебе необходимо скрываться, – сказал по дороге в машине полковник Поливанов Сиверову. – О твоем существовании уже слишком многие знают, и ты становишься для них очень опасен.
– Что с Савельевым? – спросил Глеб, потирая ноющее плечо.
– Продолжаем искать. Но думаю, что это бесполезно. Слишком уж он осторожен и опытен. Надежда лишь на то, что где-нибудь он случайно засветится.
– Мне кажется, – задумчиво сказал Глеб, глядя на заснеженные улицы, по которым мчался автомобиль, – он должен будет связаться с теми, кому поставлял наркотики в Америке.
– Да, я об этом думал. Я успел допросить Олега Пескаренко.
– Это что, один из химиков?
– Да. Самый молодой, но и самый талантливый.
Правда, применение своему таланту он нашел гнусное.
Сейчас он в этом раскаивается, нечего раскаяние запоздалое.
– И что, думаешь, он пропадет? – скептично усмехнулся Глеб.
– Думаю, нет. Такие люди, как он, нужны. Его вытащат из зоны, и он будет продолжать заниматься своим гнусным делом где-нибудь в другом месте. Его, может быть, даже вывезут за границу…
– Так что он все-таки тебе сказал?
Поливанов даже на минуту задумался, не решаясь сообщить Глебу о результатах допроса. Глеб напряженно ждал, глядя на уставшее лицо полковника.
– Пескаренко мне сказал, что перед своим исчезновением Савельев попросил его сделать детальную и абсолютно точную технологическую документацию о производстве наркотиков и записать все на дискету.
– И что, он сделал? – спросил Глеб.
– Конечно, – спокойно ответил Поливанов – И скорее всего, Савельев исчез вместе с этой дискетой.
Надеюсь, ты понимаешь, – Поливанов чуть сбросил скорость и взглянул на Глеба, – что эта дискета стоит бешеных денег и Савельев обязательно будет искать на нее покупателей.
– А почему ты уверен, что Савельев будет искать покупателей, а не попытается организовать производство? Ведь производство – это постоянный доход, а продажа дискеты даст только разовую прибыль.
– Думаю, Савельев не так глуп. Дискету можно продать разным покупателям. Можно продать на Западе, можно продать американцам, китайцам, японцам – кому угодно.
