– Только будьте осторожны. Я не люблю терять близких людей, очень не люблю.
– А кто любит, генерал?
– У меня уже просто никого не осталось, – признался генерал, сейчас больше похожий на пенсионера, чем на могущественного генерала. – Все, провожать не надо.
Генерал вышел за дверь, и Глеб слышал, как он тяжело вздохнул, а затем двинулся вниз по лестнице.
– Вот оно, значит, как… – подавленно сказал Глеб, возвращаясь в гостиную.
Он поднял стакан, до половины наполненный водкой, и одним глотком выпил.
– За тебя, Станислав, за тебя. Земля тебе пухом, – сказал Глеб, глядя на стакан водки с ломтиком хлеба сверху.
«Такое со мной случается не в первый раз», – подумал Сиверов, и перед ним поплыли, лица погибших друзей.
Глеб всматривался в их глаза, а лица все плыли и плыли. Одно сменялось другим. Кто-то улыбался, кто-то грустил. Но все они были молоды.
Глеб в отчаянье застонал, крепко сжимая кулаки.
А лица все плыли и плыли…
И Глебу хотелось попросить прощения у этих парней за то, что он не смог их спасти, выручить, избавить от беды.
– Простите, друзья, простите… – шептал Глеб, до крови кусая губы и глядя на стакан с ломтиком хлеба.
Сегодня к этим лицам прибавилось еще одно.
Глава 20
Владимир Владиславович Савельев, он же Мстислав Рыбчинский, занимал пятикомнатный номер на восьмом этаже отеля «Хилтон». Отставной полковник КГБ был не так наивен, чтобы поверить двум итальянцам. Он нервничал, когда дело касалось больших денег, а еще больше волновался, если дело касалось его личной безопасности.
Вот и сейчас он буквально не находил себе места.
Владимир Владиславович провел бессонную ночь. Он метался на огромной кровати под шелковым балдахином. Ему то не хватало воздуха, хотя кондиционеры работали исправно, то вдруг его начинал бить озноб, и тело покрывалось неприятным липким потом.
Он выбрался из постели часов в десять утра и долго принимал душ. Затем еще дольше одевался. И только после того, как оделся, заказал завтрак к себе в номер.
Рядом с ним, под подушкой дивана, лежал пистолет со снятым предохранителем, и Владимир Владиславович Савельев в любой момент был готов схватиться за холодную рукоятку и стрелять в любого, кто покусится на его бесценную жизнь.
"Деньги, деньги… – думал Владимир Владиславович. – Мне бы их получить, а там я уж постараюсь выбраться из этой переделки. Я-то знаю, что итальянцы попытаются меня убрать, я просто это чувствую.
Я видел их глаза и понимаю, что они не идиоты, чтобы оставлять меня в живых. Ведь они сильно рискуют, отдав мне деньги и получив документацию. Они считают, что у них нет никакой гарантии, что я не продам документацию кому-нибудь из их конкурентов. И правильно считают. Я же именно так и собираюсь поступить.
Мне нужны деньги. А кроме этой документации у меня ничего нет. Поэтому я буду вынужден продать ее всякому, кто предложит мне хорошую цену".
* * *
Так же рассуждали и Андреа Бузони с Антонио Эскуразо. Еще вчера вечером Андреа Бузони вызвал к себе Джордано Карлуччи и Ганса Штокмана. Это были два профессионала, много раз проверенные в деле. Деньги этих двух убийц хранились в банке Антонио Эскуразо.
Вернее, официально банк принадлежал не Антонио Эскуразо, но многие знали, что контрольный пакет акций уже несколько лет находится в руках Эскуразо и именно он банк контролирует.
Джордано Карлуччи был высоким широкоплечим мужчиной сорока двух лет. Черные вьющиеся волосы, прямой греческий профиль, темные, почти черные глаза и жесткая улыбка на тонких губах. Рукава маек, которые Джордано Карлуччи любил носить, плотно облегали его широченные плечи и обтягивали бицепсы рук.
Карлуччи напоминал мощную стальную пружину, готовую в любой момент резко распрямиться. Он был молчалив, на вопросы обычно отвечал односложно или просто кивал головой. А иногда отрицательно качал ею из стороны в сторону и неприятно улыбался. Но неприятная улыбка появлялась на тонких губах итальянца в том случае, когда он был чем-то недоволен. Как правило, Джордано Карлуччи свои чувства не выставлял напоказ, и поэтому знакомые и друзья считали Джордано угрюмым и замкнутым человеком. Карлуччи прекрасно стрелял с обеих рук.
А вот его приятель – Ганс Штокман, по национальности немец, являл собой полную противоположность Джордано. Это был невысокий, сухощавый, подвижный как ртуть человек. По возрасту они с Джордано были одногодками, но Ганс Штокман выглядел куда моложе. Он постоянно улыбался, показывая прекрасные ровные белые зубы. Его голубые глаза лучились весельем и беззаботностью, а розовое лицо сияло. Свои прямые светлые волосы Ганс Штокман зачесывал назад.
Казалось, этот человек не в состоянии и минуты просидеть на одном месте. Но это было внешнее впечатление, так подумал бы только тот, кто плохо знал Ганса Штокмана По многу часов кряду Штокман мог находиться в полной неподвижности, прячась в засаде, припав к окуляру оптического прицела своего любимого карабина.
Именно этих двух людей, а не кого-либо иного, и пригласил Андреа Бузони к себе.
* * *
Штокман и Карлуччи подъехали на черном «порше» к особняку Бузони.
Их встретил охранник, а сам хозяин уже сидел в кабинете, ожидая поздних гостей.
Наемные убийцы вошли в кабинет.
– О, Джордано, сколько лет, сколько зим! Ганс, ты, как всегда, великолепен!
Андреа поспешно приблизился к наемным убийцам и принялся трясти их крепкие руки. А затем обнял за плечи Джордано Карлуччи и зашептал ему на ухо:
– Очень рад, очень рад.
Потом гости уселись, а Андреа продолжал расхаживать по своему кабинету с бокалом вина в руке. После довольно продолжительных разговоров на незначительные темы и воспоминаний о далеком прошлом Андреа Бузони наконец перешел к главному и тихо сказал:
– Господа, вам предстоит заняться очень серьезным делом.
Штокман наивно улыбнулся, словно ему предложили порцию ванильного мороженого или увеселительную поездку на побережье.
Джордано Карлуччи хрустнул суставами пальцев, запрокинул голову, прикрыл глаза, затем приложил ладони к лицу.
А Ганс Штокман продолжал наивно улыбаться.
Андреа Бузони молчал, как бы ожидая, что скажут его гости.
– Синьор Бузони, – поднялся с дивана Ганс Штокман и звонко щелкнул пальцами, – вы же знаете, что мы профессионалы и нас, как правило, интересуют два вопроса, для начала всего только два.
– Я слушаю, Ганс.
– Вопросы такие… – немец говорил с легким акцентом, но вполне уверенно. – Сколько это будет стоить и кого надо убрать?
