– Вот так всегда! Шныр сидит в холодной яме, дрожащий, простуженный, и жует кусочки брючного ремня. А ведьмари ищут его на снегоходах, тепло одетые, в «алясках», пьют коньяк и жрут шоколад, – стонал Рузя.
– Ну так и топай к своим ведьмарям! – орала на него Наста.
Она уже неделю бросала курить и была бешеная. Бой-девица Штопочка смолила «Астру» и утверждала, что лучший способ завязать – вымочить фильтр сигареты в молоке, высушить и закурить.
Нередко в такие «экстремальные» ночи Афанасий сбегал из шныровского парка (пусть себе Горшеня ищет), телепортировал в Москву и шатался по городу. Освещенная фонарями Москва, холодная и ветреная, наполнялась странным ночным народом, днем точно не существующим и, вероятнее всего, отсыпающимся. И ночью в воздухе носилось гораздо больше мыслей – ярких, тонких, интересных. Казалось, небо приближалось к земле. Афанасий, как существо ментально тяготеющее, это совершенно определенно ощущал.
Москва была для него деревенькой, известной со всеми ее подворотнями. Когда он уставал, то сворачивал в тихий дворик и лежал на холодной детской горке. Такие горки, кажется, специально созданы, чтобы смотреть на небо и мечтать.
До утра он шатался по улицам, изредка забредая в круглосуточную общепитину, где обитали круглосуточные общепиты и, чем-то воровато булькая, грелись дорожные рабочие. К открытию метро продрогший Афанасий обязательно стоял у какой-нибудь станции в теплом потоке воздуха, пробивавшегося с той заветной стороны. Рядом с ним толпились бомжи, лыжники, любители электричек, студенты, у многих из которых оказывался разбитый нос или фонарь под глазом. Так они и ждали, образовывая единое метробратство. За минуту до открытия с той стороны появлялся зевающий милиционер и начинал тянуть вверх железные рамки.
– Пойдем чего-нибудь выиграем! Но, чур, не автомобиль! Не желаю больше неприятностей! – жизнерадостно предложила Гуля.
Они обошли три киоска. Гуля перебирала в руках все билеты по очереди, ругала организаторов лотереи за мухлеж и шла дальше. Выигрышный билет отыскался лишь в четвертом по счету киоске.
– Вот в этом – стиральная машина. Тебе нужна? – шепотом предложила Гуля.
– Не особо.
Но Гуля все равно купила билет и подарила молодой цыганке, которая, обкрутившись до носа платком и крестясь не с того плеча, притворялась нищей старушкой.
– Напрасно. Они на пакетах стирают снегом, – сказал Афанасий.
Он вспомнил, как в марте или начале апреля он шел по лесу и вышел к цыганскому табору. Прямо между соснами стояли шатры из полиэтилена. Две пестрые цыганки, наклонившись, делали с одеждой что-то непонятное. Афанасий не сразу понял, что стирают, и стирают именно снегом.
– Давай посидим где-нибудь! – предложил Афанасий.
Через низкую арку они вошли во двор. Здесь, в арке старинного дома, у давно снятых ворот, Афанасий с умилением остановился возле чудом уцелевшего крюка.
– Догадайся, зачем это? – потребовал он у Гули.
Гуля не смогла догадаться, что доставило Афанасию несказанное удовольствие.
– Лошадей привязывать! Понимаешь: лошадей! – с торжеством объявил он.
Афанасий вспомнил, что Макс просил узнать про Нину, и спросил у Гули, как она поживает.
– Прекрасно, но отдельно от меня, – поджав губы, ответила Гуля.
– Это как?
– Я с ней временно смертельно поссорилась. Примерно на две недели. Я не могу общаться с человеком, у которого такой низкий КРИБ!
– Это что еще? – озадачился Афанасий.
– Коэффициент радости и благодарности. Вот кому-то подарили старый велосипед, а у него радости на сто «Мерседесов». Значит, КРИБ высокий, сто. А ей подари сто «Мерседесов», а у нее радости будет на один самокат. Значит, ее КРИБ – одна сотая. Понял?
Афанасий оторвал еще одну сосульку, угостил Гулю и стал размышлять, какой КРИБ у него. Сто или одна сотая? Вдруг тоже одна сотая? Вот было бы скверно.
Во дворе им толком посидеть не удалось: хозяйственная старушка производила выбивалкой такие оглушительные звуки, что закладывало уши. Они снова вышли через арку, и тут вдруг Гуля сделала нечто странное. Притянула Афанасия к себе, обхватила его шею и поцеловала. Несколько секунд продержала так, вцепившись крепко, как клещ, а потом торопливо потащила за киоск.
– Прости… Пришлось! Иначе бы меня узнали! – задыхаясь, объяснила она.
– Кто?
Через стекло киоска Гуля показала на две удаляющиеся спины. Первая была широкая, как одиноко странствующий шкаф. Другая – узенькая, виляющая, в вельветовом пальто со множеством украшений: беличьих хвостиков, вышивок, перламутра.
– Из моего форта. Первый – телохранитель шефа Андрей.
Андрея Афанасий не забыл. Зато его спутника встречал впервые.
– А второй?
– Тлен. Гадус редкостный. Интересно, куда они?
– А не все равно?
– Мне – нет, – мотнула головой Гуля. – Они же никогда не дружили! Пошли за ними, а? Только осторожно!
И Гуля выскользнула из своего укрытия. Афанасий не подозревал, что она такая азартная. Они шли за Андреем и Тленом метрах в двадцати. Следить в толпе было не особенно сложно. Громадная спина Андрея указывала направление, как парус. Все же Гуля и тут ухитрялась мудрить: купила яркий журнал и, чуть Андрей оборачивался, присаживалась на корточки, накрывая голову журналом. Эдакий читающий грибок, проросший на зимних улицах.
– Лучше уж снова… – начал Афанасий.
Гуля вопросительно повернула к нему раскрасневшееся от мороза лицо. Он торопливо осекся и поспешно спросил:
– А кто этот Тлен?
– У него тоже дар. Искать чужую беду и пользоваться ею. Чуть что – у него колокольчик в голове звонит.
– Как это «пользоваться бедой»?
– Да запросто. В разные моменты человек готов отдать многое за малое. Полцарства за коня. Десять лет жизни за глоток воды. Любимого человека за билет на самолет. Он эти движения души ловит и совершает выгодные сделки.
Андрей и Тлен остановились, и Гуля сразу нырнула за рекламный щит.
– Но это же все фикция! Про многое за малое! – недоверчиво сказал Афанасий. Ему вспомнилось, что Наста путает слово «фикция» с другим похожим и говорит «фигция».
– Что фикция? Полцарства?
– Ну полцарства, допустим, реальная вещь. А десять лет жизни? А любимого человека? Как их отдашь?
– Была бы готовность, а отдать можно все! – заверила его Гуля.
Но Афанасий продолжал сомневаться.
Тлен и Андрей добрались до арбатских переулков и свернули к огороженному многоэтажному дому. Афанасий узнал его: здесь жил Долбушин. Правда, в последний раз он прилетал сюда ночью и на пеге.
На парковке стоял яркий автомобиль частной реанимации. Андрей постучал в стекло. Вышел высокий мужчина в комбинезоне. Они о чем-то коротко переговорили. Потом мужчина открыл боковую дверь и, наклонившись, первым нырнул внутрь. Через минуту они с Андреем вынесли из фургона носилки. Рядом, придерживая кислородные трубки, бежал Тлен. Они дошли до подъезда и скрылись.
