— Вот вам мой наказ, милый Роланд, — ответил наконец король. — Оставлю вас здесь, если полвойска возьмете вы под свое начало, чтобы надежная стража спасла вас от гибели.
— Ни за что! — гордо ответил Роланд. — Не посрамлю я ни себя, ни свой род. Прошу вас, государь, дать мне только двадцать тысяч войска, а остальных ведите с миром домой. Пока я жив, никто вам не будет страшен!
Вскочил Роланд на боевого коня. Встал с ним рядом его верный друг Оливье. Встал по другую руку граф Эмери Нарбоннский. Едут за ними храбрые Жерье и Жерен, Ивон и Иворий Тибо из Реймса, гасконец Аселен и старик Жерар Руссильонский, едут гордец Ансеис и удалец Самсон.
— Клянусь головой, и я с вами! — закричал архиепископ Турпен.
— Я тоже не брошу сеньора! — воскликнул верный слуга Роланда Готье.
Двадцать тысяч войска и двенадцать отважных рыцарей-пэров остались в чужой земле.
До чего же мрачны ущелья и высоки горы! В глубине теснин чернеют неприступные скалы. По узким проходам идут французские полки. Весь день ведет их Карл в сторону Франции, на много лье разносится гул шагов и топот коней. Тяжело приходится франкам: за каждым уступом — пропасть, тоска сжимает сердце, как припомнят они оставленных в арьергарде товарищей…
Вот уже впереди Гасконь, милая родина. Воспряли духом воины. О многом припомнили по дороге: вспомнились им родные земли и поместья, дорогие невесты и жены. Слезы подступили к горлу у бывалых бойцов. У кого — от радости, у кого — от печали.
Но более всех загрустил по дороге Карл Великий: чуяло его сердце, что оставил он любимого племянника на верную погибель. Прикрыв лицо плащом, скакал он в унынии рядом со своим старым вассалом и советчиком Немоном Баварским.
— О чем печалитесь, государь? — спросил его Немон.
— Что спрашивать! — вздохнул король. — Горе и досада сжимают мое сердце. Чувствую я, что граф Ганелон посрамил нашу землю и погубил наше войско. Нынче в ночь было мне видение, будто в щепки разлетелось мое копье и разбил его граф Ганелон. Ведь это он определил в арьергард Роланда. Беда, коль погибнет мой племянник, — нет ему замены в моем сердце!
Уходит Карл. За строем строй,
Спешат войска к себе домой.
А мы рассказ продолжим свой,
Аой!
ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ
Два племянника. — Перчатка Марсилия. — Сарацинская бронь и сарагосские шлемы. — Дозор Оливье. — «Позор бегущему!» — Три призыва к Роланду. — Олифан и Дюрандаль. — Святые страдальцы. — Тень Ганелона. — Аэльрот, Фальзарон и другие. — «Вот бой так бой!» — Явление Альтеклера. — Три меча. — Две Бури.
ремят в Сарагосе барабаны. Три дня и три ночи скликал царь Марсилий своих подданных. Все званы к сарацинскому правителю — от старого альгалифа до юного царевича: князья и герцоги, эмиры и бароны, альмансуры и виконты. Четыреста тысяч войска собрал Марсилий.
На самую высокую башню Сарагосы подняли язычники идола: и стар и млад молятся Магомету, просят у него помощи в войне и защиты от могучих мечей франкских воинов. Помолившись, оседлали басурмане коней и дорожных мулов и отправились вослед уходящему войску Карла. Вот уже добрались они до реки Сегры, вот уже скачут по земле Сарданье, вот уже видят, как в окружении отвесных скал золотом блещут под солнцем вражеские знамена. Вот и Аспра, горный проход в Пиренеях. Здесь, при входе в ущелье, на краю Ронсевальской долины, встали на страже двенадцать французских пэров со своим немногочисленным войском. Пусть невелика дружина, но не занимать ей ни мужества, ни отваги.
Надеются сарацины, что во главе двенадцати франкских пэров увидят Роланда, королевского племянника. Тогда и племянник Марсилия Аэльрот решил попытать удачу — гонит мула, погоняет его древком, кричит со смехом царю Марсилию:
— Вам, государь, служил я долго и верно — сколько бедствий я претерпел ради вас, сколько пережил поражений и одержал побед! Прошу вас, государь, даруйте мне первый бой с Роландом, и я, коль поможет мне в том Магомет, сражу заносчивого франка своим копьем! А тогда вся Испания снова будет нашей.
Снял Марсилий перчатку и передал ее племяннику. Аэльрот же, взяв перчатку, сказал еще спесивей:
— Велик ваш дар, государь, однако нужны мне еще и соратники. Изберите мне двенадцать бойцов, и тогда мы перебьем двенадцать французских пэров, и ни одной живой души не останется в Карловом арьергарде!
Тогда подъехал к Аэльроту брат Марсилия Фальзарон.
— Дорогой племянник, — вскричал он, — я вместе с вами готов к бою. Горе франкской страже, если мы ударим заодно по этой горстке безумцев!
Затем прискакал африканец Корсали, повелитель берберов, смелый коварный воин.
— Я никогда не отступлю, — сказал он Аэльроту, — даже если мне посулят все богатства мира.
— И я! — закричал Мальприм, славившийся тем, что мог бежать быстрее скакуна. — И я готов немедля отправиться в Ронсеваль. Если встретится мне там Роланд, то всю оставшуюся жизнь будет рыдать Карл по своему племяннику!
А эмир из Балагета, гордый, красивый и отважный воин, подъехал к своему повелителю и сказал ему:
— Царь! Пустите и меня в Ронсеваль. Не миновать смерти Роланду, а вместе с ним погибнут и Оливье, и все пэры. Король Карл давно выжил из ума, он стар и слаб, и не станет после этого с нами воевать. Мы же вкусим мир в нашем доме!
Поблагодарил Марсилий своего эмира за такие смелые речи. Тут же рядом оказался еще один знатный правитель мавров — альмасор из Морианы, что на самом севере Испании. Этот языческий вельможа был известен своим подлым и коварным нравом.
— Я! Я поведу дружину к Ронсевалю! — закричал он царю. — Я встречусь с Роландом и убью его!
А затем и другие воины Марсилия окружили Аэльрота.
— Будьте спокойны, государь, — воскликнули они. — Наш Магомет сильнее святого Петра — мы верны Магомету, и он нам поможет! Все мы сойдемся с Роландом в Ронсевальском ущелье, не уйдет он оттуда живым!
— Посмотрите, государь, — сказал один, — какой у меня длинный и острый меч: против него не устоять Роландову Дюрандалю!
— А вот мой меч! — закричал другой. — Посмотрите, как светятся кровавым светом рубины на его рукояти, а скоро и клинок будет красен от франкской крови!
— Мое оружие не хуже, — бахвалится третий, — и уж коли я встречусь с Роландом, то с боем добуду его Дюрандаль и опозорю спесивых пэров!
