— Встреться мне этот мерзкий христианин, — прервал его Аррагон, — я бы в тот же день казнил его, а прах развеял по ветру!
«Мне бы теперь лучше быть в Париже, — подумал граф. — О Господи, неужели пришел мой последний день?» А сам между тем сказал вполголоса своим спутникам:
— Кажется, мы попались. Один Творец способен нас теперь выручить.
— Дядя, — отвечал ему Гелен, — вы же сами сюда рвались, вы же сами хотели найти вашу любовь. Теперь ничего нам не остается, как просить у короля разрешения повидаться с принцессой.
— Как там мой дядя, король Тибо? — спросил тем временем Аррагон. — Оправился ли он от ран и что велел мне передать?
— Король здоров и передает вам, чтоб охраняли вы Оранж от врагов и берегли принцессу до его возвращения.
— Мне бы надо посоветоваться с Тибо, — задумчиво молвил сарацин, — теснит нас Гильом, не дают нам покоя его племянники. Клянусь Магометом, попади проклятый француз в наши руки, живо бы я его сжег, чтоб и духу от него не осталось!
«Мне бы теперь лучше быть в Реймсе или Лане», — снова подумал граф, а язычники уже пригласили гостей за трапезный стол. Даже Гильом не видывал такого изобилия — всех, кто был в зале, накормил и напоил лучший королевский кравчий, а потом Аррагон усадил Гильома рядом с собой на скамью и стал расспрашивать о Железной Руке — вправду ли тот так смел и так богат, как передает молва.
— Верно, государь, — отвечал его темнокожий собеседник. — Не счесть серебра и золота в его казне — то-то и не захотел он с нас взять выкуп. А велел вам передать, чтобы убирались вы в Африку, иначе и месяца не пройдет как явится он сюда и приведет с собой двадцать тысяч человек. Тогда никто вас не защитит — ни ваши стены, ни ваши воины. Убьет он вас в бою, а ежели возьмет в плен, то повесит на первом же дереве.
— Вздор ты несешь, гонец! — разъярился Аррагон. — Стоит мне только позвать — и явится со всех сторон подмога. Какие там двадцать — двести тысяч войска придут меня защищать. И не меня, а Гильома ждет конец. Повесим мы его и его племянников, а Ним снова будет нашим!
Будь с Гильомом верный его Дюрандаль — уж понаделал бы вспыльчивый рыцарь бед; однако подавил он в душе гнев и только буркнул сквозь зубы:
— Нет, турок, вовек не владеть тебе Нимом! А с тобой я еще посчитаюсь!
Поднялся граф со скамьи и почтительно обратился к королю:
— Дозвольте увидеть мне принцессу! Король Тибо велел передать ей несколько слов в надежде, что она сменит гнев на милость и, когда он прибудет в Оранж, примет его как мужа.
— Совсем ума лишился мой дядя! — вздохнул Аррагон. — Он уже стар годами, а она юна и прекрасна!
И вот пошли трое гонцов по роскошным залам, мимо мраморных стен и колоннад, поднимались по прохладным лестницам и наконец, ведомые одним из слуг, оказались в большой башне Глорьетского дворца. На ее вершине был разбит обширный сад, росла в том саду высокая сосна — а в ее тени, на поляне, покрытой невиданными цветами, и нашли гости принцессу Орабль.
Граф только поглядел на нее — и понял, что не зря звало его сердце встретиться с принцессой, даже ценой смертельной опасности! Однако он себя сдержал и тихо произнес:
— Храни вас Бог, королевна!
— Садитесь, сударь, — просто ответила Орабль. — Садитесь и вы, добрые рыцари, — сказала она Гелену и Гильберу.
— Да здесь сущий рай! — воскликнул Гильом.
— Так бы и прожил тут всю жизнь! — добавил Гелен.
А Гильбер только вздохнул, вспомнив, сколько бедствий он претерпел рядом с этим чудесным садом, за толстой стеной темницы.
— Из каких земель вы пожаловали к нам, рыцари? — спросила принцесса.
Рассказал ей Гильом, откуда они якобы явились — и про короля Тибо, и про пленение их в Ниме.
— Вы видели Гильома! — не удержалась Орабль. — Расскажите же, кто он и почему прозван Железной Рукой?
— О госпожа, это несравненный воин, — ответил граф. — А его знаменитый меч даже великана рассечет надвое!
— Опасный он человек, — вздохнула Орабль. — Наверное, много у него владений, и будет счастлива та, которую он возьмет в жены.
В это время большой толпой пришли в сад сарацины — каждому хотелось поглядеть на гонцов, прибывших от самого короля Тибо, и расспросить их о жизни в дальних краях. И надо же такому случиться — оказался среди них один мавр по имени Салатре: угодил он к Гильому в плен, когда тот брал Ним. Однако удалось басурманину бежать — и теперь, признав в темнокожем гонце самого Гильома, а в одном из его попутчиков — графского племянника, юного Гелена, бросился он, ликуя в душе, прямо к Аррагону и закричал ему:
— Король! Милостив к нам Магомет — можете вы покрыть себя славой и отомстить тому, кто грозил мне казнью в несчастном городе Ниме! Знаете ли вы, государь, что это за гонцы? Один из них — Гильом Короткий Нос, от которого нам житья нету, юнец — это его племянник, третий же — тот самый французский маркграф, что провел у нас в плену три года, да недавно сбежал. Уверен я, государь, что неспроста они явились переодетыми и накрашенными чернью, а чтобы тайно ввести в Оранж свою рать!
— Докажи! — закричал Аррагон. — Докажи немедленно, а то шкуру спущу!
Тогда нечестивец Салатре стянул с себя парчовую рубаху и что есть силы хлестнул ею по лицу ничего не подозревавшего Гильома. Осыпалась с того подсохшая краска, и вновь посветлел он ликом.
Оторопел барон, а Аррагон вскочил с места и сказал, не скрывая ярости:
— Вот и кончились твои дни, Гильом, — опознан ты моим слугой, напрасно ты пробирался к нам за Рону. Клянусь Магометом, будешь ты сегодня же сожжен, а прах твой мы развеем с самой высокой нашей башни!
Побагровел Гильом от гнева, испугался Гелен, приуныл Гильбер, — оказаться бы им сейчас дома, в Ниме или Париже. Да нет — лицом к лицу с ними стоят сарацины, и нет ни секунды, чтобы решить, как выбраться из этой западни. Тогда, не раздумывал, схватил Гильом одно из поленьев, что были приготовлены для очага, взметнул его над головой и одним ударом расколол череп Салатре.
— Монжуа! — закричал граф. — Монжуа, бароны! Рази врагов!
Бросился он с поленом наперевес в самую гущу язычников и стал крушить их направо и налево. Не раздумывали и его сообщники. Гильбер тут же проткнул своим дорожным посохом ближайшего нехристя, а соседу его переломил хребет — так, что тот мертвым отлетел прямо к дворцовой стене.
Не отстал от своих и юный Гелен — целый коридор пробил он клюкой в рядах неверных и до того их напугал, что бросились турки вон, застревая в дверях и стараясь поскорее отпихнуть друг друга в надежде укрыться от беснующихся французов. Те же повыгнали всех наружу, заложили дверь на засовы и подняли за цепь подъемный мост, что соединял башню Глорьетского дворца с крепостью.
Так отважные лазутчики заточили сами себя внутри дворца, и нет им теперь отсюда выхода.
