– В чем дело, Лавиния? – спросил царь. – Я зову Аполлона домой! – Он улыбнулся – и это была единственная эмоция, которую мог выразить безликий труп.
– В конце концов, когда яд добрался бы до его мозга, бедняжка Лестер вынужден был бы отправиться меня искать. Но вы привели его сюда так скоро – вот это подарок!
Он крепче сжал костлявый кулак. Боль усилилась втрое. Я застонал и всхлипнул. Мир перед глазами потонул в красном вазелине. Как вообще возможно испытывать такую сильную боль и при этом не умереть?!
– Оставь его в покое! – взвизгнула Мэг.
Из боковых туннелей в зал начали сходиться зомби.
– Бегите! – выдохнул я. – Выбирайтесь.
Теперь я понимал строки из Горящего Лабиринта: я должен узреть смерть в могиле Тарквиния, или нечто похуже смерти. Но я не позволю своим друзьям погибнуть вместе со мной.
Но они – вот же упрямцы! – не побежали.
– Аполлон теперь мой слуга, Мэг Маккаффри, – заявил Тарквиний. – Тебе не стоит о нем печалиться. Он приносит ужасные страдания тем, кого любит. Можешь спросить у Сивиллы. – Царь наблюдал, как я корчусь, словно жук, пришпиленный к пробковой доске. – Надеюсь, Сивилла протянет достаточно, чтобы увидеть твои унижения. Может быть, это ее наконец сломает. А когда явятся эти бездари-императоры, они увидят, что такое поистине грозный римский царь!
Хейзел закричала – и стена позади саркофага обрушилась, увлекая за собой половину потолка. Тарквиний и его воины исчезли под грудой камней, каждый размером с танк.
Моя боль немного утихла, превратившись в среднестатистическую агонию. Лавиния и Мэг подняли меня на ноги. По рукам у меня вились воспаленные пурпурные линии. Вряд ли это хороший признак.
Хейзел, хромая, подошла к нам. Глаза у нее были нездорового серого цвета.
– Надо идти.
Лавиния посмотрела на груду обломков:
– Но разве он не…
– Не умер, – проговорила Хейзел с горьким разочарованием. – Я чувствую, как он корчится там, внутри, пытается… – Она вздрогнула. – Не важно. Скоро здесь снова появится нежить. Идемте!
На деле все оказалось не так просто.
Едва передвигая ноги и тяжело дыша, Хейзел вела нас назад по другим туннелям. Мэг прикрывала нас, кроша зомби, которые время от времени попадались на пути. Лавиния тащила меня почти в одиночку, но неожиданно она оказалась столь же сильной, сколь и проворной. Казалось, будто волочь за собой по гробнице мое бренное тело ей не составляет никакого труда.
Я смутно понимал, что происходит вокруг. Мой лук, ударившись об укулеле, сыграл дребезжащий открытый аккорд, идеально вторящий звону в моей голове.
Так что же произошло?
Сначала я показал поистине божественное владение луком, а потом рану на животе пронзила жуткая, едва ли не смертельная боль. Стоило признать: лучше мне не стало. Тарквиний говорил о яде, медленно подбирающемся к моему мозгу. Несмотря на старания целителей из лагеря, я обращался, становясь одной из этих царских тварей. А встретившись с ним лично, я, очевидно, ускорил процесс.
Я должен был прийти в ужас. Уже одно то, что я мог так бесстрастно размышлять об этом, внушало беспокойство. Часть моего мозга, отвечающая за медицинские знания, заключила, что я впал в шоковое состояние. А может, просто умираю.
Хейзел остановилась перед развилкой:
– Я… не уверена.
– В смысле? – спросила Мэг.
Глаза Хейзел по-прежнему были цвета влажной глины.
– Не могу понять. Тут должен быть выход. Мы почти на поверхности, но… простите, ребята.
Мэг спрятала мечи:
– Ничего. Покарауль пока.
– Что ты делаешь? – спросила Лавиния.
Мэг прикоснулась к стене. Потолок шевельнулся и треснул. У меня перед глазами промелькнула картинка: нас, как Тарквиния, погребает под собой многотонная масса камней – что в нынешнем состоянии казалось мне весьма приятной смертью. Но вместо этого сквозь трещины пробились десятки корней. Они постепенно утолщались, расталкивая камни. Даже меня, бывшего бога, привыкшего к магии, это зрелище заворожило. Корни вились и переплетались, тесня землю – и вот уже к нам пробился тусклый лунный свет, а через некоторое время мы оказались у подножия пологого желоба – корневого желоба? – с опорами для рук и ног.
Мэг принюхалась:
– Опасностью не пахнет. Пошли.
Хейзел стояла на страже, а Мэг и Лавиния потащили меня наверх. Мэг тянула, Лавиния толкала. Все это было очень унизительно, но мысль о том, что полузаряженная манубаллиста Лавинии болтается где-то в районе моего нежного зада, придавала мне сил двигаться вперед.
Выбравшись на поверхность, мы оказались посреди леса, под секвойей. Карусели не было видно. Мэг помогла Хейзел подняться к нам, а потом коснулась ствола секвойи. Корни, образовавшие желоб, сплелись плотнее, отверстие закрылось и исчезло в траве.
– Где мы? – спросила Хейзел, пошатнувшись.
– Нам туда, – заявила Лавиния.
Несмотря на мои уверения, что со мной все хорошо, она снова взвалила меня к себе на плечо. Серьезно, я ведь умираю самую капельку, подумаешь. Мы заковыляли по тропинке между деревьев. Я не видел ни звезд, ни каких-либо ориентиров и понятия не имел, куда мы направляемся, но Лавиния была невозмутима.
– Откуда ты знаешь, где мы? – спросил я.
– Я же говорила, – ответила она. – Мне нравится изучать окрестности.
«Похоже, ей очень нравится Ипритка», – в который раз подумал я. А может быть, Лавиния просто уютнее чувствовала себя на природе, чем в лагере. Они бы с моей сестрой поладили.
– Кто-нибудь ранен? – спросил я. – Гули вас не достали?
Девочки отрицательно покачали головой.
– А ты как? – Мэг бросила на меня хмурый взгляд и указала на мой живот. – Я думала, тебе полегчало.
– Видимо, я рано обрадовался.
Мне хотелось отругать ее за то, что она ринулась в бой, едва не погубив нас всех, но у меня не было сил. К тому же она так на меня смотрела, что мне показалось, будто сердитая маска на ее лице может в любой момент рассыпаться, как потолок в гробнице Тарквиния, и она разрыдается.
Хейзел настороженно посмотрела на меня:
– Ты же должен был выздороветь. Ничего не понимаю.
– Лавиния, можно мне жвачку? – попросил я.
– Ты серьезно? – Лавиния порылась в кармане и протянула мне пластинку.
– Ты дурно на меня влияешь.
Негнущимися пальцами мне удалось развернуть жвачку и закинуть ее в рот. Она оказалась приторно сладкой. И розовой на вкус. Но это было куда лучше, чем кислый привкус яда, стоящий у меня в горле. Я принялся жевать, радуясь возможности сосредоточиться на чем-то, кроме мыслей о костяных пальцах Тарквиния, которые одним движением прожигают мои внутренности мучительным огнем. И что он там говорил про Сивиллу… Нет. Сейчас я не мог об этом думать.
